нос, слушая музыку в наушниках и собирая очередной экспериментальный образец беспилотного дрона или боевого робота. Он любил старый чикагский блюз.

Работал Иваныч в месте, где пытались собрать ещё не сваливший за бугор учёный молодняк. А молодняк этот на дронах и роботах помешался, хотели прорывное сделать что-то, сверху же просили именно прорывное. Да куда им, школы не осталось, лепили чёрт знает что и инженеров попусту отвлекали.

Иваныч дорабатывал конструкции, заставлял летать к полёту не способное, ходить то, что могло только лежать кучкой. Кряхтел. Смотрел, как люди с телевидения снимают очередного молодого учёного с его, Иваныча, изделием. Вздыхал.

Однажды только пришёл к нему чертеж, который он отложил было, но потом снова взял: автоматическая лазерная установка с системой распознавания человека — именно человека, а не лица, — для отслеживания террористов на объектах скопления людей. Сам лазер Иваныча не заинтересовал, такого уже много было, хотя в России не производилось и при той власти производиться не могло. Увлекла система «распознавания личности по общим анатомическим данным, включая строение основных суставов, по особенностям движения тела», плюс «конструкция автоматического прицеливания в жизненно важные органы или точки, обеспечивающие обездвиживание при сохранении основных жизненных функций». Это можно было попробовать построить и на скудных отечественных мощностях.

Иваныч сделал образец, быстро. Полтора года всего возился. Даже говорить стал больше обычного. Люди шушукались: двое блаженных, разработчик Берман и инженер Иваныч, обычно слова из них не вытянешь, а тут закроются и давай орать. Берман высоким голосом, с протяжкой, а Иваныч то басил, то вопил на тон выше профессора. Да, Берман тогда уже был профессором, хоть и молодым.

Образец заработал, отлично просто заработал.

— Прорыв, конечно, вот это прорыв! — говорили на комиссии.

— Не промахивается? — спросил важный человек в погонах и с орденскими планками.

— Все промахиваются, — небрежно ответил Берман, — и люди, и системы.

Этого постарались не услышать.

Бермана потом снимали люди с телевидения, а Иваныч смотрел и улыбался: на этот раз он был рад, хорошее дело получилось. Террористов можно ловить или уничтожать. Бесшумно и точно. Прямо в толпе.

Изделие отдали в производство, и его тут же закупили. В нацгвардию взяли на вооружение. Очень удобно оказалось: ставят на специальную огромную машину и кого надо по заданным параметрам в толпе «иммобилизируют». Или чего пожёстче. Когда Иваныч увидел репортаж об этом с его установкой на человекоразгонятельной машине, мигом собрался и уволился. Никого слушать не стал. Да и чего слушать, всё стало детонировать вокруг, инженер чувствовал это нутром.

— Говорю же всегда: не шумит редуктор, нет от него проблем — не лезь, не разбирай, — ворчал он на кухне дома, а жена слушала и кивала, — масло меняй и обслуживай. Ничего не надо больше. И чего полезли в конструкцию? Обратно уже не собрать.

В деревне было хорошо, работу себе Иваныч тут же нашёл. Ремонтировал машины местным мужикам, потом потянулись окрестные, а потом и совсем издалека. Где-то в центре трясло, но их обходило.

А потом началось переселение в кластеры. Всё было бы печально, но спас профессор Берман. Нашёл каким-то неведомым образом, выбил бронь и увёз с собой в Новый центр, в институт, где было хорошо и появилось много работы.

Много лет было много интересной работы. А потом всё закончилось.

Дверь открылась. В проёме стоял крепкий, невысокий и худощавый мужчина средних лет.

— Пойдём, — сказал он.

Владимир Иванович встал и вышел. Мужчина отодвинулся, пропуская. Не местный, здесь таких нет. Шли по коридору недолго, ровно до кабинета начальника зоны. Мужчина открыл дверь. В кабинете друг напротив друга за небольшим чайным столом сидели двое мужчин. Один — Берман. Сильно избитый. Второй — очень молодой и развязный.

— Отведи обратно пока, — сказал молодой и сделал отводящее движение рукой в сторону двери.

— Пойдём, — хмуро буркнул сопровождающий и отвёл Иваныча обратно в бокс.

По дороге разрешил зайти в туалет.

Глава 12. Разные кухни

— Снова сидим на кухне. Сколько мы сидели с тобой на разных кухнях?

— Тогда были не разные. Тогда мы сидели на одних и тех же кухнях. А вот сейчас ты попала на другую. Я давно в Берлине, тут мы с тобой ещё не сидели.

Две пожилые женщины на маленькой светлой кухне с плотно зашторенным окном заговорили негромко, ровно чтобы одна могла слышать другую. Об этом не сговаривались, это встроено глубоко годами вот таких посиделок, когда все — и свои, и чужие — говорят так. Всем равноопасно быть услышанными.

— Соня, я же была уверена, что это только там так. В Москве, в Питере, в «ЗФИ». Всегда там так было, и всегда будет. Но есть места, где люди говорят на кухнях, не понижая голоса, не опасаясь.

— В Новом центре тоже шепчешься на кухне, Фельдман? — София была безжалостна.

— Не с кем, Соня, не с кем. Шепталась бы, может. Да кого-то всё никак не доинтегрируют, кого-то давно уже нет, а кого-то… не стало недавно.

Виктория Марковна не рассердилась и смотрела на старую знакомую с приязнью. Ничего в ней не поменялось, в этой девочке с насмешливым взглядом, чуть младше неё. Даже джезву София поворачивала на голубом огне небольшой плиты так же, как раньше, как тридцать лет назад, в своей квартире на Таганке — чуть потряхивая, держа за длинную деревянную ручку небрежно, но сильно. Нюхала тёмную жидкость, чуть наклонившись и поднеся джезву к носу. Понюхав, морщилась, ставила обратно и затягивалась сигаретой.

— Откуда кофе?

— Ездим, возим, — улыбнулась одними губами София, стряхивая пепел в стеклянную пепельницу с толстыми пожелтевшими от времени и пепла стенками и почти почерневшим дном.

Было непонятно, хочет ли она говорить. Но хотела, конечно, иначе зачем это всё, почему отозвалась на её звонок. Удивилась не очень, и это не было странным: она всегда была умна и понимала, что может Виктория, что даёт ей служба. Номер телефона эмигрантки — это уж точно не проблема. Служба. Чёртово слово.

— Всё не наездишься? Скучно тебе, как всегда, — усмехнулась Виктория Марковна. — А мне вот не хочется совсем в последнее время никуда ездить. Старею.

— Ну как же, ездишь. Газеты издаёшь для интегрированного населения. Читаем. Большим человеком стала.

София взяла с полки шкафчика аккуратно сложенную небольшую газету. Подержала в одной руке, положив сигарету на край пепельницы и не выпуская джезву из другой. Положила, почти бросила на стол, за которым сидела Виктория Марковна. Сказала вкрадчиво:

— Я другие твои газеты помню, Вика. А ты вон во что ударилась на старости