После того как дома сгорели до тла, ситуация становилась практически безнадежной для пехоты в случае наступления русских на автодорогу из «восточного мешка». Отныне эти три дома могли рассматриваться как развалины трех домов.

Я, наконец, смог организовать размещение взвода из четырех хорошо замаскированных штурмовых орудий на одном уровне с «детским домом», но к востоку от него. Три 2-см счетверенных зенитных орудия также заняли позицию в 100 метрах за нашей усадьбой.

Когда вышел из строя радиопередатчик, мы поехали к «детскому дому» и взяли взамен новый. Мы также рискнули взять провизии при лунном свете. Я мог слишком увлечься этим делом. Все было бы кончено, если бы мы потеряли машину во время этого предприятия. Но что мне оставалось делать?

В конце концов, я должен был помочь людям настолько, насколько возможно. Они были благодарны за это и передавали нам свои наилучшие пожелания по прошествии долгого времени после этого, когда мы действовали уже на совершенно другом участке.

Мы также беспокоились за своего верного Бирманна. Каждое утро он пунктуально появлялся с горячим кофе, несмотря на то что рисковал головой, отправляясь в такую поездку. У нас просто язык не поворачивался сказать ему, что мы предпочли бы отдохнуть, а не пить кофе. Дело в том, что русские сопровождали каждую поездку Бирманна порциями ураганного огня. Однажды утром ему еле удалось спастись. В поездке он попал под два взрыва. В конце концов он послушался моего совета и стал обходиться без «опасного» кофе. Пехотинцы и зенитчики тоже были довольны. Ведь всегда проходило добрых полчаса с тех пор, как появлялся автомобиль Бирманна, до того момента, как иваны снова успокаивались и прекращали палить, как ненормальные.

Во время одной из таких ночей в нашем бункере произошло интересное событие. Я сам стал центром внимания. Надо сказать, что каждую ночь нас посещал «незваный гость», так называемый «калека», или «швейная машинка». Так мы называли русские бипланы. Эти самолетики летали взад-вперед за фронтом, причем так низко, что мы почти могли дотянуться до них рукой. Помимо ручных гранат и мин они сбрасывали небольшие бомбы.

Эти машины можно было также назвать «бомбардировщики-колымаги», потому что мотор всегда начинал вибрировать перед тем, как летчик что-либо сбрасывал. Он крепко зажимал между колен ручку управления, когда делал это. Поэтому мы уже знали: сейчас что-нибудь будет сброшено — и готовились к этому, если, конечно, не спали.

Однако как-то ночью мы крепко спали, когда показалась одна из этих странных «птиц». Случайно одна из бомб, упав прямо у края бункера, подняла большое облако пыли. Двое ребят были легко ранены осколками. Все выскочили из убежища, но, увидев, что меня нет снаружи, вернулись. Они обнаружили, что я лежу, как убитый, и стали раздевать, чтобы посмотреть, не задело ли меня. И пока они меня раздевали, я проснулся. На мне не было ни царапины. Я спал так крепко, точно убитый. Так может спать только совершенно вымотанный человек.

Сегодня все это может показаться невероятным, но даже самого недоверчивого легко убедит мой фельдфебель Кершер. Даже сегодня он все еще любит вспоминать этот, в сущности курьезный, случай. Фронтовикам не нужны ни кровать, ни снотворное, чтобы крепко спать.

Жизнь в танке неделями кряду не является чем-либо особенным, о чем нужно много разглагольствовать. Достаточно лишь немного фантазии, чтобы представить себе, как это было в реальности. Ограниченное пространство и дикий холод скоро дают о себе знать. Наше здоровье подвергалось невероятным испытаниям. Мы и не хотели в этом признаться даже самим себе, однако результаты проявились позднее.

Влага от нашего дыхания вскоре замерзала и превращалась в толстый белый ледяной нарост. Если кто-нибудь из экипажа засыпал и прислонялся головой к стенке танка, то волосы фактически примерзали к ней, когда он просыпался. До определенной степени мы могли согреться, съежившись и дрожа всем телом.

Пехотинцы на своих позициях едва ли завидовали нам. Наши движения в танке были ограничены, и у нас отсутствовала возможность погреться у печки. Поэтому я не удивился, когда однажды подхватил плеврит, как позднее установил врач. На моей левой ноге, которая часто упиралась в стенку танка, появились пятна обморожения.

Обманчивое затишье перед бурей продолжалось до 15 марта. В тот день в нас попала мина. До сих пор нам всегда удавалось избежать попадания благодаря умелому маневрированию. Я радировал в роту, что пробит и протекает радиатор. К счастью, две машины только что вернулись из ремонтной мастерской и были на ходу. Они смогли вытащить нас на следующее утро. В предыдущие два дня русские появлялись из глубины своего плацдарма каждый раз со все более тяжелым вооружением. Однако они не очень часто открывали огонь, и мы решили, что они просто пристреливали свои орудия. Пехотинцы слышали за линией фронта часто раздававшиеся звуки двигавшихся гусеничных машин. Полагали, что это были тракторы, подтягивавшие артиллерийские орудия. Во всяком случае, поразительная тишина предыдущих двух дней настораживала.

К вечеру фельдфебель Kepшep отбуксировал мою машину назад в наше убежище. На следующее утро, 16-го, обер-фельдфебель Цветти прибыл с двумя машинами, чтобы вытащить нас. Еще до того, как рассвело, я отправился с ним к «крестьянскому дому» и сориентировал его на местности. Затем, буксируемые Кершером, мы отправились по направлению к «дому».

Мы были необыкновенно счастливы, что могли, наконец, несколько дней передохнуть, помыться и вволю поспать. Двигаясь параллельно линии фронта вдоль «западного мешка», мы проехали мимо места, где находились три машины под командованием обер-фельдфебеля Геринга. Это было там, где трасса сворачивала на север, к автостраде.

Его позиция была более выгодной, чем наша в «восточном мешке». Экипажи устроились на ночь на кладбище. Танки были поставлены прямо у кладбищенской стены, и люди ночевали в могильном склепе, который был облицован кирпичами и укреплен балками. С точки зрения человека из мирного времени это можно рассматривать как кощунство. Но законы войны сплошь и рядом попирают законы мирного времени. Люди были рады втиснуться в промерзшую землю любым доступным путем. Тот, кому не повезло и довелось позднее попасть в плен к русским, имел возможность стать свидетелем проявления еще большего кощунства на кладбищах.

Наша база передовой поддержки и командир роты располагались в то время в Силламяэ, городе, расположенном прямо на побережье Балтийского моря, примерно в 25 километрах к западу от Нарвы и к северу от автострады. Прежде всего мы поприветствовали всех товарищей по роте. Мы давно не виделись, и они едва нас узнали с нашими бородами.

Они уже разогрели для нас сауну, которая находилась прямо на берегу. Нам просто не терпелось помыться, чего мы не делали так долго. Потом я был с докладом у командира роты. Его танк стоял рядом с домом перед окном, чтобы защищать от осколков. Он оказал мне не слишком радушный прием.

— Опять вы без галстука. Неудивительно, что мне постоянно приходится кого-то отчитывать, если вы подаете такой плохой пример. Откуда возьмется уважение к нам, если мы позволяем себе так выглядеть!