– Ешь, он правда вернётся, – заговорила я так же ласково, как недавно говорила со мной медсестра из больницы, и погладила его по морде. Только после этого Пёс повернулся и не спеша начал пережёвывать сухой корм.

– Ладно, буду держать тебя в курсе. – Роман надел ботинки и взялся за дверную ручку. – Я записал твой номер в список контактов.

Закрыв за ним, я сняла пуховик и, заставив себя поужинать вчерашней ухой, ушла к себе. Пёс, переваливаясь, словно утка, увязался за мной. Прогонять его я не стала и, забравшись под одеяло, позволила лежать на полу рядом с кроватью и лизать мои пальцы.

Спала я беспокойно. Засыпала максимум на полчаса, а потом просыпалась снова. Сон, в котором я бегу по лесу с распущенными белыми волосами, меня больше не мучил. Мучил другой. Пожилой мужчина лежал на полу без сознания, а молодой парень то давил ему на грудь, то делал искусственное дыхание.

А в половине четвёртого ночи Вера наконец мне ответила:

«Папа умер».

Глава 11

Николай Андреевич не умер, а Роман сдержал своё обещание. Каждый вечер он присылал мне короткое сообщение о состоянии здоровья своего тестя. Сам, без напоминаний, и в такие моменты пустота в моей груди становилась хоть немного да меньше.

«По-прежнему в реанимации, но состояние стабильное».

«Сегодня снова без изменений, но и это уже хорошо. Пусть лучше так, чем станет хуже».

«Кажется, пошёл на поправку. Перевели в палату интенсивной терапии».

«Сегодня был у Николая Андреевича. Покормил пюре и йогуртом. Состояние удовлетворительное».

На десятый день, когда Николая Андреевича наконец перевели в общую палату, я, прихватив с собой банку куриного бульона, направилась к воротам больницы, но, как и предсказывал Роман, в отделение не попала. Во «второй» было строго ‒ кого попало не пускали, только родственников, да и то по специальному пропуску, поэтому бульон пришлось передать через медперсонал. Однако, если уж говорить начистоту, я не сильно этому огорчилась. Встреча с Николаем Андреевичем пугала меня до чёртиков: я боялась увидеть онемевшую часть его тела и услышать бессвязную, абсолютно неразборчивую речь.

«Николай Андреевич уже никогда не будет прежним, – размышляла я, возвращаясь домой по заснеженным улицам. Снег теперь валил с завидным постоянством и всем видом показывал, что до весны точно продержится. – Раньше его походка никогда не была шаркающей, он ходил медленно, но достаточно бойко и редко опирался на тросточку, а теперь… Вдруг после инсульта он и передвигаться-то по квартире как следует не сможет…»

Инвалидное кресло, недержание мочи, пролежни. Сознание услужливо рисовало мне самые неприятные и самые чудовищные картинки того, что могло ждать Николая Андреевича по возвращению домой из больницы. Мотая головой из стороны в сторону, я усиленно отгоняла их прочь, но они, словно издеваясь, проникали в мои мысли снова и снова.

Вера вернулась в университет на пятый день после того злополучного сообщения. После смерти отца она сильно изменилась. Обрезала волосы и покрасила их в ярко-розовый цвет, начала курить и вставила линзы, отчего её и без того ярко-зелёные глаза приобрели кошачий оттенок. Но самое ужасное было не это. Самым ужасным было то, что она стала сторониться меня, и я никак не могла взять в толк, с чем это связано.

Наконец через неделю такой беготни я не выдержала и, выловив её после занятий, аккуратно взяла за локоть и отвела к стене.

– Вера, – начала я как можно спокойнее, – я понимаю, что тебе трудно, но…

– Не понимаешь, – сухо отрезала она.

– Вообще-то несколько лет назад у меня тоже отец умер.

– Ты сама говорила, что совсем его не знала.

Слова подруги прозвучали как пощёчина, но, сделав глубокий вдох, я не позволила себе задаться вопросом: «А подруги ли?»

Вера молча тёрла свои длинные тонкие пальцы, с ногтей которых уже успел облупиться ярко-синий лак. Прикрыв глаза, я вспомнила, что она сделала маникюр за неделю до моей поездки в пункт приёма вещей для бездомных.

– Я чем-то тебя обидела? – Вера помотала головой и посмотрела на потолок. – Тогда в чём дело? Ты даже сидишь теперь в другом месте.

– Просто не хочу мозолить глаза преподам за первой партой.

– Тогда и я сяду за последнюю.

– Вот глупости какие! – Вера фыркнула и сделала шаг назад. – Сиди где сидишь.

У зеркала послышался тоненький смех. Повернувшись, я заметила Машу. Выглядела та плохо: бледная, без косметики и с давно немытыми волосами. С Лёшей я не видела её уже месяц, но это, похоже, нисколько не мешало ей радоваться моему несчастью. Проглотив обиду, я прошла мимо. С трудом удерживая поток гадостей на языке, я позволила себе лишь посмотреть на неё. Прямо в глаза. Долгим и красноречивым взглядом. Маша не отвернулась и не закашлялась, однако улыбка с её бледного лица исчезла со скоростью пули.

Так я и осталась совершенно одна, и моё одиночество скрашивали только сообщения Романа да Пёс, который взял в привычку ночевать в моей комнате. Теперь по утрам я вставала на час раньше, кормила собаку Николая Андреевича, а затем выводила его на прогулку. Пёс спускался по ступенькам медленно и неторопливо: то ли важничал, то ли ждал засаду из-за угла, то ли из-за возраста просто не мог идти быстрее. Впрочем, на улице он вёл себя прилично, на прохожих не лаял, к другим четвероногим не приставал, деревья не обнюхивал и надолго свои дела не растягивал. Я всегда старалась убирать за ним. Роман научил меня пользоваться специальными бумажными пакетами, чтобы в полиэтилене собачьи экскременты не превращались в своего рода консерву.

Днём, а иногда и вечером с ним выходил соседский Андрюшка. Бывало, он ждал меня после занятий на коврике под дверью и уводил собаку, как только я ступала на порог. По непонятным мне и его родителям причинам этот мальчик был намертво привязан к Псу Николая Андреевича.

Перед сном я снова кормила его и, если позволяло время, вычёсывала шерсть специальным гребнем. Для острастки Пёс порой рычал, но никогда не пытался меня укусить. Где-то на подсознательном уровне он чувствовал, что расчёсывание, а порой и обтирание лап или купание – это обязательная процедура перед чтением сообщений от Романа. Их Пёс ждал с такими же надеждой и нетерпением, как и я.

На пятнадцатый день пребывания в больнице Николая Андреевича мне в, конце концов, разрешили прийти. Наверное, о специальном пропуске