Вам, звезды чистые, не назову, но есть причина. Кровь я не пролью…

— Вы из какой группы? — перебил его режиссер, все еще не решаясь подойти ближе. — Разве у нас снимают сейчас что-то такое… из зарубежной жизни?

— «Из зарубежной жизни»! — неожиданно передразнил его незнакомец. — Что же вы, Сергей Иосифович, любимого своего автора не узнаете?

— А кто мой любимый автор? — машинально спросил Ядкевич. — И вообще, кто вы такой?

— Ни автора не узнаете, ни меня грешного, — с досадой вздохнул гость. — Ну а если так: «Не вспомните ль какой-нибудь вы грех, который милость Божья не простила? Скорей о том молитесь»…

— А, понял, понял! — с попыткой натужного смеха воскликнул режиссер. — «Отелло», да-да… Это вы меня разыграли, да? Кто-то вас подговорил? Кто бы это мог быть?.. Александров, нет? Или Райзман?.. Даже не знаю… Рошаль, может быть?..

— Я пришел по собственному почину, — возразил незнакомец.

— Да? — растерянно переспросил режиссер. — И что же это за почин, позвольте спросить?..

— Я явился, чтобы покарать вас! — воскликнул гость. — Как говорится, «решения не пошатнешь, не сдвинешь, хоть от него рыдаю. Ты умрешь».

И вот тут Ядкевич наконец-то испугался.

43

— Вы слишком вошли в роль, молодой человек, — сам не зная зачем, произнес Ядкевич.

— Да что вы! — немедленно оживился гость. — А когда я у вас пробовался, вы были совсем другого мнения…

— Пробовались? — растерянно повторил режиссер. — Ах, ну да, понимаю! Вы пробовались, да. И решили меня задним, так сказать, числом убедить, что я на ваш счет заблуждался… Что же, лучше поздно, чем никогда… Но я, признаться… Я не узнаю вас в гриме. Кто вы такой?

— Догадайтесь, — с усмешкой предложил гость.

— Так-так. — Ядкевич задумался, пытаясь вспомнить, кого он пробовал на Отелло. — Юрий Никулин! — вдруг воскликнул он — и тут же осекся: — Нет, Никулина я как раз не пробовал… А вот Смоктуновского пробовал, — вспомнил режиссер и внимательно посмотрел на гостя. — Неужели это вы, Иннокентий Смоктуновский!

— Отнюдь, — железным голосом отрекся незнакомец.

— Тогда сдаюсь, — опустил руки Ядкевич. — Кто же вы?

— Топорков, — гаркнул гость, и у режиссера снова засосало в груди.

— Вы шутите? — пытаясь улыбнуться, спросил Ядкевич. — Топорков… Топорков умер…

— Это правда, — подтвердил гость. — Я явился к вам в виде призрака.

— Бред, — выдохнул режиссер. У него еще оставалась надежда, что это чей-то розыгрыш. Глупый, дурацкий, мерзкий даже, но — розыгрыш.

— А вы присмотритесь повнимательнее, — любезно предложил псевдомавр и попытался приблизиться к Ядкевичу.

— Нет-нет, стойте на месте! — испуганно взмахнул руками режиссер. — Я вас и отсюда прекрасно вижу.

— Отчего же не узнаете? — злобно проговорил загримированный.

— Вот если бы вы вытерли лицо… — робко предложил Ядкевич.

— Ну, нет, — усмехнулся гость. — Мы ведь еще не разыграли сцену, для которой я загримировался. А поскольку вы в этой сцене будете в роли Дездемоны, то с вытертым лицом вы меня уже, боюсь, не увидите…

— Что вы несете? — вскричал режиссер. — Я не буду разыгрывать с вами никаких сцен!

— Успокойтесь, я сам все сделаю, — сказал гость. Он вытянул вперед руки в черных перчатках и стал медленно приближаться к Ядкевичу.

Режиссер принялся судорожно оглядываться по сторонам. Скрыться было некуда. Забиваться за декорации не имеет смысла. Разве что бежать…

Лжемавр тем временем был все ближе. Бросив на него еще один отчаянный взгляд, Ядкевич наконец узнал его. Это действительно был Топорков! Сомнений почти не было…

— Я вас узнал! — закричал режиссер. — Вы Топорков! В самом деле Топорков! Вы не умерли, и я очень рад! Хотите, я сниму вас в своем новом фильме? Хотите? На студии Горького! Для детей и юношества! У вас будет главная роль!

— Поздно, — отчеканил Топорков, продолжая надвигаться на Ядкевича. — Теперь я уже мертв и ни у кого ничего не сыграю. У вас был шанс снять меня, когда я был жив. Но вы предпочли мне этого фальшивого Бездарчука!..

— Я исправлюсь, — не унимался режиссер. — Сниму вас! Честное слово! Зачем говорить, что вы мертвы? Вы не мертвы! Вы в превосходной форме, как я убедился! Так что…

— Что? Шум? Мертва? — истошной декламацией прервал его Топорков. — Нет, не совсем мертва? Жесток, но милосерден все же я, я не хочу, чтоб больше ты страдала. Так, так!

Ядкевич все-таки попытался сбежать, но руки в черных перчатках схватили его, с силой повалили на пол и через мгновение тисками сомкнулись на его горле.

44

Следующим днем майор Жаверов беседовал на «Мосфильме» с целым коллективом тех, кто видел задушенного режиссера Ядкевича примерно за час до смерти. Это была его собственная, ядкевичская, съемочная группа.

Все как один показывали, что, когда они уходили, у входа в павильон кого-то поджидал уборщик Лихонин. Он-то уж точно был самым последним (не считая убийцы), кто видел Ядкевича живым.

— Этот уборщик здесь? — спросил Жаверов, нахмурив брови.

— Да! Да! Кажется, здесь! Сейчас позовем! — раздались голоса.

Кто-то пошел за уборщиком, а Жаверова тем временем предупредили:

— Товарищ майор, только наш уборщик… немой.

— Немой? — удивился Жаверов. — Вы хотите сказать: глухонемой?

— Нет, он все прекрасно слышит и понимает. У него пропал голос на съемках…

— Любопытно, — пробормотал майор. — И как это получилось?

— Он же был актером. Лихонин его фамилия. Даже известным в свое время. Но как сорвал голос, так его и перестали снимать.

— Чего у вас только не бывает, — покачал головой Жаверов. — Давно это случилось?

— Да уж много лет прошло…

— То есть как же это, — продолжал дивиться майор, — он был известным актером и вдруг стал уборщиком?

— Да что такое актерская известность, товарищ майор! — философски заметили ему. — Одна только фикция… Сегодня ты на экране, тебя знает вся страна. А завтра тебя почему-то на экране не оказывается, и ты враз становишься никому не нужным…

— Ну и профессия, — вздохнул Жаверов.

— И не говорите, товарищ майор…

Привели уборщика.

— Здравствуйте, товарищ… э-э… — Майор чуть не сказал «товарищ артист», но в последний миг подумал, что Лихонина в его нынешнем положении, пожалуй, такое обращение оскорбит.

Лихонин со значением прищурился, точно прочитал мысли Жаверова и кивнул ему вместо приветствия.

— Вы вчера пришли убираться в пятом павильоне? — продолжал майор. — Во сколько? Около восьми?

Лихонин кивнул.

— Когда все ушли, в павильоне оставались только вы и режиссер Ядкевич?

Лихонин кивнул.

— Что было дальше? — спросил майор, словно забыв, что уборщику будет затруднительно ответить на вопрос, поставленный таким образом.

Лихонин что-то изобразил лицом.

— То есть? — нахмурился Жаверов и посмотрел на присутствующих в поисках поддержки.

— Можно я? — вышел вперед худощавый человек. — Товарищ майор, я артист Якулович и, смею