— Нафига? — не понимаю я. — Я могу просто на кровати попрыгать и покричать: «О, Антон, ты просто бог!»

— К нам обязательно кто-нибудь заявится напомнить, что мы не одни в доме. И ты должна быть голая, лохматая и… влажная, — добавляет он, облизнувшись.

Стиснув челюсти, скриплю зубами. Этот тип меня уже до кондрашки бесит.

— Отвернись! — приказываю строго.

— А ты с двадцатью двумя миллионами на пальце в окно не сиганешь?

Были бы это настоящие двадцать два миллиона, может, и рискнула бы. А за дешевую подделку за двадцать два рубля и шага не ступлю.

— Не люблю мелочиться. Что мне эти миллионы? Я скоро за миллиардера замуж выйду.

— Схватываешь на лету, — сверкает он зубами, отворачиваясь.

Я растрепываю волосы, стягиваю комбез и, оставшись в майке и трусиках, ныряю под одеяло, сразу натянув его до подбородка.

— О-о-о, Анто-о-н, как здорово! — Для реалистичности своих вздохов ерзаю на матрасе.

— М-да, — разочаровывается он. — Ты хотя бы порнуху когда-нибудь смотрела? — Приближается к кровати, к счастью, не снимая трусов, и укладывает центнер своих мышц на мгновенно прогнувшийся под ним матрас.

Я из последних сил цепляюсь за край, но все-таки сползаю под эту огромную горячую гору. Его ладонь нагло оказывается на моем бедре, отпечатывая на коже обжигающий след.

Сжимаюсь, обеими руками вцепившись в одеяло и широко распахнув глаза. Жду, затаив дыхание с надеждой, что он не станет брать меня силой. Ему же интереснее, когда женщина его хочет, когда визжит, прыгая на нем, как на углях.

— Знаешь, Рина, — шепчет он отрывисто, — я ведь из тебя стоны и крики могу выбить, не трахая. На твоем теле десятки эрогенных зон, которые никогда никто не трогал. — Он медленно ведет кончиками пальцев по моему бедру, оставляя после них колючие дорожки обжигающего льда. — Они сейчас настолько чувствительны, что ты кончишь уже через минуту. — Опустившись, губами прикасается к мочке моего уха и добавляет: — Кричи, девочка…

Его пятерня с силой сжимает мою ягодицу, и огонь, коснувшийся моего уха, поджигает все мое тело с головы до пят. Будто я резко окунаюсь в бассейн и ухожу на самое дно, где меня убивает разрядом молнии.

Из горла вырывается невольный хрип. Выгнувшись, зубами вгрызаюсь в одеяло и зажмуриваюсь. Потому что то, что мне хочется прокричать, ему не понравится…

— С дебютом, сладкая, — шепчет, уверенный в своей победе над моим телом. Типичный избалованный мальчик, не признающий проигрыша. Убежденный, что все девушки текут от его грязных ласок.

А вот и тебе хрен, самовлюбленная рожа!

Судорожно помаргивая ресницами, как можно томнее тяну:

— Анто-о-ош…

— М-м-м, — носом зарывается в мои волосы, крепче прижимая меня к себе и пальцами залезая под ткань трусиков. Больной ублюдок, упивающийся страхом хрупких девушек и вкусом их невинности.

— Я знаю про отличную здешнюю шумоизоляцию. — Резко хватаю его за сосок и поворачиваю, заставив его заскулить.

Выпрыгиваю из кровати, вооружившись подушкой и приняв боевую стойку.

— Дикошарая! — рявкает он, поглаживая свой драгоценный сосочек.

Обиделся.

— Разве ты не любишь пожестче? Что ж, тогда и тебя с дебютом!

— Твою мать! — ругается он, выпутываясь из одеяла, чтобы сесть. — В чем твоя проблема, Рина? Ты лесбуха? Или фригидная? Может, тебя традиционный секс не устраивает? Давай еще кого-нибудь пригласим. Мне не принципиально.

— Правда? — Я выпрямляюсь, опустив подушку. — Что ж ты сразу не сказал, милый? Тогда я в душ, а ты на телефон. Пригласи к нам тринадцать негров! — Швыряю подушку прямо ему в морду.

Но уж слишком молниеносная у него реакция. Поймав одной рукой, откидывает в сторону и, рассерженно косясь на меня, поднимается с кровати.

— Не понимаешь ты по-хорошему, Рина, — чиркает голосом, будто спичкой. Подбирает мой комбез и всовывает мне в руки. — Наряжайся. В лес поедем.

Вот и все. Отпела птичка.

Падать на колени и умолять простить поздно. Я его выбесила. Сильно выбесила. Но мне и правда противна сама мысль о сексе с ним! Он это прекрасно знает. Чего добивается? К тому же у него безотказная Инесса есть. Или приедается каждый день острое жрать? Наверное, уже кишки от одной мысли о ней выворачивает.

— Кольцо снять? — спрашиваю, не сильно спеша с одеванием.

— Сам сниму, — бурчит, небрежно натянув джинсы и чистую майку. — Генрих, опустоши морозилку, — приказывает своему терминатору по телефону, — и приготовь инструмент.

Не шутит. Всерьез в лес собрался.

— Можно мне переодеться в платье? — интересуюсь, на миг представив, что в случае чего буду валяться в земле в этом старом комбезе.

— Нет! — решает Громов, кивая мне на выход. — Тебе еще копать!

Хладнокровный, бесчеловечный тиран. Говорит о планируемой гадости, словно об обычном неприятном вечере, который вскоре забудется в объятиях Инессы. Ему плевать, что творится у меня на душе. Лишь одна мысль успокаивает: убивать меня он не будет. Потому что ему нужно кольцо! Не имеет значения, зачем он провернул эту аферу с подбрасыванием поддельного кольца, ему все равно нужно настоящее. Скорее всего, меня проверяет: что буду делать, заполучив камешек ценой в двадцать два миллиона. Задолбается на мне эксперименты ставить.

Мы спускаемся на первый этаж, где встречаемся со Львом Евгеньевичем. Возраст и нервы даровали ему бессонницу, убиваемую бесцельным созерцанием светящегося в темной комнате аквариума.

— Знаешь, за что я люблю рыб, Антон? — задерживает он нас, мрачным силуэтом сидя на диване. — Они не болтают.

— Я тоже. — Громов меняет курс на гостиную и показывает отцу кольцо на моем пальце. — Дело сделано.

Лев Евгеньевич одобрительно кивает, признав кольцо. Неужели настолько качественная подделка?

— Куда собрались? У вас же намечался массаж.

— Прибрать за собой надо. Подышим свежим воздухом, развеемся. Ребенку полезно.

Губы Льва Евгеньевича трогает едва уловимая улыбка. Он поднимает бокал в молчаливом тосте и делает глоток.

— С вами все хорошо? — спрашиваю я. Сама не знаю, почему. Не сказать, что я чертовски переживаю за здоровье этого человека. Просто в такие моменты он выглядит каким-то разбитым, слабым, печальным.

В поднявшихся на меня глазах проскальзывает легкое недоумение. Видимо, у него не часто спрашивают о самочувствии.

— Мои сыновья грызутся из-за наследства. Все замечательно.

Решив ничего на это не отвечать, Антон берет