комбеза с моих плеч, стягивает, обжигая кожу плотной джинсовой тканью, и раздирает футболку в клочья. Я остаюсь перед ним в одном лишь хлопковом белье. Сгорбившись, обнимаю плечи руками и туплю взгляд в пол, молясь, чтобы он хотя бы остатки одежды не сорвал.

Одной рукой обвив мою талию, превратившуюся в тростинку в тугом железном кольце, заталкивает меня в душевую кабину прямо под теплые струи воды, которые поначалу кажутся горячими, почти кипятком.

— Ай! — взвизгиваю я.

— Тише-тише, сейчас привыкнешь! — Антон остается за моей спиной. Не прижимается, но слишком близко. Мокнет вместе со мной.

Проходит секунда или две, и я замираю, ощутив его пальцы на своих плечах. Подцепив ими бретельки лифчика, он тянет их вниз.

Рефлекторно кладу свои пальцы поверх его. Чуть повернув голову, прошу:

— Не надо.

Его руки отстраняются. Я облегченно выдыхаю. Однако рано надеюсь, что Антон оставит меня в покое.

Дверца кабины закрывается, и ловким движением двух пальцев щелкает застежка лифчика. Он буквально слетает с меня, приземлившись побежденной жертвой у ног.

Время останавливается. Шум воды больше не глушит биение моего сердца, эхо которого долбит в висках, в ушах, во всем моем теле. Кабина наполняется паром, запахом сырой земли, смывающейся с меня, и запахом мужского тела — сильным, горьким, безжалостным.

Я прячу грудь в ладонях, до боли кусая губы и жмурясь. Не хочу вот так. Не хочу быть его подстилкой. Не хочу, чтобы его грязные руки прикасались ко мне, оставляя не просто следы, а настоящее клеймо зла.

— Не думай, что я всех своих девчонок в душе полоскаю, — вдруг говорит он с очевидной ухмылкой. Большим пальцем залезает под резинку моих трусиков и медленно тянет их вниз по бедру.

— Ого, какая честь, — вырезаю из себя каждый слог. — Спасибо.

Антон склоняется к моему уху, звучно тянет ноздрями запах и царапает меня хриплым голосом:

— Тебе спасибо, карамелька. Еще никого я так сильно не хотел и убить, и трахнуть.

Воздух застревает где-то у меня в горле. Этот зверь с треском разрывает мои трусы, заставив меня возненавидеть не только его, но и себя. Уже за то, что он просто рядом.

Выдавив шампунь на свою ладонь, растирает в моих волосах и вспенивает, агрессивно массируя, словно силясь вскрыть мой череп, а потом изнасиловать его. Не удивлюсь, если и такие фантазии роятся в его больной башке.

Расслабиться не получается. Даже стоя к нему спиной, чувствую, как он следит за стекающей по мне пеной, взглядом касается моих голых ягодиц и бедер. А особенно наслаждается, когда вспененной губкой ведет по всем изгибам.

Я с большим трудом и еще большей неохотой отнимаю ладони от груди, позволяя этому извращенцу вдоволь насытиться моментом. Но вцепляюсь обеими руками в его запястье, когда он спускается вниз и собирается юркнуть промеж ног.

— Там я сама! — заявляю сорвавшимся криком. — Прошу тебя. Пожалуйста, блин!

— Многое теряешь, Рина, — шепчет он, отдавая мне губку. — Тебе бы понравилось.

— Не факт. Потому что я тебя презираю.

Повернув голову, смотрю ему прямо в глаза. Всем своим видом и тоном даю понять, как он мне противен. И даже если он возьмет меня силой, никакой похотью к нему я не проникнусь.

— Это заводит еще сильнее, — отвечает он.

Мгновенье держит зрительный контакт, потом открывает дверцу и выходит. Промокший до нитки.

— Не спеши. Можешь закончить. Я подожду.

Явно, сволочь, говорит не о помывке.

Схватившись за ручку, задвигаю дверь и выдыхаю. Невыносимый тип! Невоспитанный, озабоченный хам!

Отшвырнув губку, открываю воду на полную мощь и руками тру себя до скрипа. Готова кожу содрать, лишь бы смыть с себя любые его следы. Чтобы не пропахнуть им, не пропитаться. И без того тошнит от мысли, что скоро ко мне прилепится их чертова фамилия! Громова Екатерина… Хоть сейчас вешайся…

Намывшись, согревшись и успокоившись, я вылезаю из кабинки, быстро обтираюсь мягким полотенцем и укутываюсь в махровый халат. Прошлепав босыми ногами по полу, выхожу в комнату, где меня уже ждет приготовленная кровать и большая кружка парующего чая с лимоном на тумбочке.

— Помылись? — улыбается мне горничная. — Антон Львович настоятельно просил вас сразу лечь в постель, выпить чай и поспать. Вы не волнуйтесь, я сейчас здесь быстро приберусь. Вы даже чай не успеете допить.

— Спасибо, — киваю я ей.

— Не меня благодарите. Полиция весь дом перевернула. Я едва успеваю. Постель и чай приготовил Антон Львович.

Обалдеть, какой заботливый.

— Ох, что-то я заболталась. Вы ложитесь под одеяло. Не стойте босыми ногами на прохладном полу.

Пол и правда прохладный. Особенно после горячего душа. Так что я следую ее указаниям и залезаю на кровать. Накрываюсь теплым одеялом, беру в руки кружку и носом втягиваю потрясающий запах лимона.

Может, Антон не такой уж и потерянный? Может, он еще может измениться?

Эй, очнись! Он преступник! И он угрожает твоим близким.

Да, ты прав, мой здравый рассудок. Прочь розовые очки.

Хотя чай вкусный…

Глава 12

Просыпаюсь ли я от будильника, крика деревенского петуха или утреннего солнышка, заглянувшего в комнату? Ага! Мне пора забыть о той беззаботности, которой я грезила. Я просыпаюсь от кошмарного сна, толкающего меня в пропасть, выкопанную собственными руками. Как в бестолковом кино — с бешено бьющимся сердцем подскакиваю в постели.

— Плохой сон?

Мой ненаглядный жених-маньяк, сидя на софе перед кроватью, тонет во мраке вечернего сумрака, наполнившего комнату дымкой гаснущего в наползающей ночи света.

— Нет, я от радости проснулась, — бурчу, потирая шею. — Что ты намешал в чай, что я отрубилась на целый день?

— Я не готовил тебе никакой чай, — отвечает Антон, подавшись вперед и высунув свое лицо на луч уличного фонаря, падающий из окна. — Это Ксюша позаботилась. А горничной сказала, что от меня презент. Видимо, ты очень нравишься будущей свекрови.

— Вряд ли это что-то решает. Ведь в вашей семье надо понравиться свекру.

— И сейчас тебе будет сделать это еще сложнее. — Он встает с софы, щелкает выключателем и сдергивает покрывало с манекена.

Я морщусь от ударившего по глазам света, моргаю и прикрываю их ладонью.

Антон запрокидывает локоть на плечо манекена, одетого в мое свадебное платье.

— Невеста Рината здесь, — сообщает мне без восторга. — Выпендрился братец: при родителях предложение сделал. Так