ворочаться. Поднимается из живота, вверх по легким, к горлу… Я судорожно сглатываю, опасаясь выблевать собственное нутро на глазах у абсолютно чужой мне женщины, которая, сама того не желая, своей заботой пробудила во мне слишком много болезненных воспоминаний. Знал бы, что будет так адски больно, лучше бы с голоду сдох.

– Что-то не так?

Все не так! Все… До этого момента так за мной ухаживала только одна женщина. Та, которой со мной больше нет… Ощущение сладкого дежавю кружит голову, колет нос, саднит горло… Я сжимаю в руках приборы, чтобы скрыть, как они дрожат. Перед глазами, будто в слоу-мо, прокручиваются кадры из прошлой жизни. И ведь нет ничего нового в том, что воспоминания могут застать меня вот как сейчас, врасплох. Беспокоит меня абсолютно другое… Я уже не в первый раз отмечаю, что чем больше проходит времени, тем меньше деталей я могу выудить в принципе... И тогда я принимаюсь одержимо прокручивать в голове пленку памяти. Но чем больше я прилагаю усилий, чтобы упомнить все на свете, тем хуже у меня это получается. В первый наш вечер Лиза была в платье или в джинсах? Кажется, в платье… Оно было зеленым или белым в горошек? Еще вчера я был уверен, что оно было бледно-зеленым, а сегодня уже сомневаюсь. А ведь всего год прошел! О том, что будет дальше, я даже думать не хочу. Я, как дурак, повторяю про себя снова и снова: «Пожалуйста, Лиза… Не уходи. Останься со мной, хоть так… Останься со мной хоть в гребаной памяти. Что тебе стоит, Лиза? Прийти в мои сны хоть раз… Почему ты не хочешь мне подсказать, что делать? Ты же видишь, Лиз, что я ни черта не справляюсь! Лиза…»

Я чувствую, что если не сделаю хоть что-нибудь, заору в голос. Я с остервенением накалываю на вилку еду, запихиваю в рот, яростно пережевываю. А в носу один черт колет, и в глазах до того печет, что мысль утопить печаль на дне предложенного Диной бокала перестает казаться плохой.

– Убери это, пожалуйста.

– У тебя зависимость?

– Нет.

– Тогда немного коньяка тебе не помешает. Коньяк – отличное лекарство от бессонницы.

– Почему же ты сама не спишь?

– Я ночная птица.

Вскидываю взгляд. Не знаю… Должно быть, со стороны я выгляжу совсем дико. А она как будто и не пугается даже. Под ее испытывающим взглядом хватаю бокал и махом до дна осушаю. Вкуса не чувствую. Лишь искусанные в кровь губы жжет.

– Спасибо. Я пойду.

– Федор… Я… Постой. Может, я все же могу тебе как-то помочь? Я же вижу, как ты страдаешь. Я знаю, как это… Послушай…

Ее жалость костью поперек горла.

– Я же вижу… Я же знаю… – издевательски повторяю я. – Какого черта ты так решила, Дина? Мы друг другу никто. Думаешь, ты все про меня за пару случайных… или неслучайных встреч поняла? Да хрен там. Вот скажи, что ты видишь, глядя на меня?

– Я вижу хорошего парня и любящего отца.

– Зомби. Ты видишь зомби. Труп человека, который давно сдох и разложился. – Я обмякаю, вспышка ярости медленно сходит на нет, тогда как Дина, напротив, заводится:

– О, да прекрати! Не ты один терял… – она хватает меня за локоть. Я перехватываю ее руку. Хочу оттолкнуть. Но даже в таком невменяемом состоянии боюсь причинить ей боль. Поэтому, напротив, дергаю на себя и шиплю ей куда-то в волосы:

– Что из уже сказанного мною тебе неясно? Ты помогла – спасибо. Дальше я сам. Уяснила?

– Более чем. Непонятно только, почему? Может, ты из тех, кто испытывает кайф, страдая?

– Это все бредовые версии на сегодня? Или будут еще?

– Может быть… Может быть, ты себя так наказываешь, – шепчет мне прямо в сердце.

– О, ты решила поиграть в горе-психолога?

– За то, что остался жив, а она умерла… Ты винишь себя?

Нет! Да… Это неважно. Я же понимаю, что это неправильно, и никакой моей вины в случившемся нет. Исходя из самого названия – несчастный случай. Я не мог знать, что все так получится. И не мог предотвратить. Не мог призвать кого-то свыше и сказать ему: «Эй, чувак, ну раз тебе нужны жертвы, возьми меня». Потому что это, мать его, так не работает!

Во рту появляется металлический привкус крови. Тошнота возвращается… В груди горит, а на висках, напротив, выступает холодная испарина. Пот собирается в ложбинке позвоночника и медленно стекает в трусы. Я отступаю, чувствуя себя с каждой секундой все хуже. Перед тем, как выйти, коротким взглядом даю понять Дине, что она зашла за те линии, за которые заходить не стоило. И может быть, где-то даже дав слабину, без слов умоляю ее больше не делать так.

К удивлению, несмотря на раздрай в душе, я действительно засыпаю очень крепко. Виной тому коньяк, или кристально-чистый воздух, что проникает в распахнутое настежь окно – не знаю. Но утром я чувствую себя ощутимо бодрей. В комнате, которую Дина выделила для пацанов, имеется своя отдельная ванная. Я моюсь, переодеваюсь в чистое. Кое-что из вещей я, несмотря на спешку, все же успел сложить в потрепанную жизнью сумку.

Мой план на сегодня довольно-таки прост. Сперва я хочу согласовать свои дальнейшие действия с адвокатом, а потом, вероятно, встретиться с работодателем и попросить небольшой отпуск. В идеале – оплачиваемый. Я нахожусь на хорошем счету. И в том, что мне пойдут навстречу, не сомневаюсь. А дальше… Не знаю. В зависимости от обстоятельств. Может, и правда придется идти на поклон к отцу. Это уж точно будет лучше, чем обращаться к незнакомому человеку. В свое время батя любил повторять, что я могу к ним с мамой прийти с любой, даже самой страшной проблемой. Что они всегда на моей стороне, и прочее дерьмо. Правда, потом практика доказала обратное, но… Если выхода нет, чем черт не шутит?

– Подъем, ребят. Ну и горазды ж вы дрыхнуть.

Пацаны нехотя одеваются, но оживляются, вспомнив о здешнем чуде – веревочном парке.

– А мы можем поиграть там еще хоть разок, пап?

– Может быть, как-нибудь потом. Сейчас у нас много дел…

– Ты можешь оставить детей здесь. Я все равно сегодня планировала взять выходной, – говорит Дина, возникая у лестницы