Сделки им не нравились. Нике самой это не нравилось, но выбора у нее не было. Прости, Ваня. Ты уже мертв, тебе все равно, а мама и сестра – живы, да и я пока – тоже.

Громилы-бандиты дежурили у лифта.

– Не завидую я вам, ребята, – сказала она.

– Почему это? – спросил один из них, тот, что хотел пощупать ее, но не решился.

– Василий Андреевич вас уволит. Или убьет. Плохо работаете.

Верзилы переглянулись. Испугались, но не подали виду.

Втроем спустились на лифте. Втроем вышли из дома.

За каменную стену Ника вышла одна.

Бум! – закрылась дверь сейфа за спиной.

Прощайте, мистер Горшков. Сидите дальше в своем склепе, в зубчатой башне с видом на море, и думайте о том, что я вам сказала. Я больше не буду прятаться. Нельзя всю жизнь прятаться, нельзя жить как вы.

Она пошла вниз по солнечной улице.

Где тут дом Месси?

23. Домой

Она сама добралась в аэропорт Барселоны, на такси, без охраны и бронированного «Мерседеса».

Жаль, не увидела Барсу. Как давно она была здесь? Двенадцать лет назад. Словно вчера. А сегодня нет времени на прогулки по столице Каталонии. Как-нибудь в другой раз. Сегодня нужно в Москву. Отчет Бурову отправлен, но это не конец пути, нет, это промежуточная остановка, а где конец, она не знает. Пока не знает.

Из такси она позвонила Диме:

«Можешь кое-что пробить?»

Конечно же он мог, он никогда ей не отказывал.

«Я пришлю тебе файл с видео, – озвучила она следующую просьбу. – Подержишь у себя? Я напишу, что с ним делать и когда».

«Твоя обнаженка? – спросил Дима. – Присылай. Найду ей применение, пока ты не со мной».

«Я скоро приеду. И у меня для тебя сюрприз, в дополнение к трем взрослым поцелуям, – многообещающе сказала она. – Только вот закончу немного с делами».

В ее чемодане – кусок дерна, земля с травой.

Вспомнив, как он оказался у нее, она улыбнулась – улыбка вышла грустной, но все же это была улыбка.

После Горшкова она спустилась к дому Месси. Найти дом было не трудно, учитывая, что он был обозначен как «культовое сооружение» на одной из электронных карт, в ста пятидесяти метрах от дома Бурова. Наверняка фактор Месси учитывался Буровым и Горшковым при принятии решения о покупке недвижимости, подумала она. Наверняка они хвастаются на каждом углу этим соседством. Жалкие люди. Людишки с большим эго и «Виагрой» в тумбочке.

Вот он, дом одного из величайших футболистов всех времен и народов. Даже у далекой от футбола женщины что-то трепещет в груди.

Белые стены высотой больше двух метров, за ними – кроны магнолий еще на метр, сетка футбольной площадки, крыша дома, видеокамеры по периметру – жаль, Дима, что ты не здесь. Я сделаю для тебя фото. Сделаю селфи. Возьму что-нибудь отсюда.

Что возьму?

Она огляделась по сторонам.

Пока она думала, открылась дверь цвета венге в белой стене. Вышел охранник в белой рубашке с коротким рукавом.

«Что-то ищете?» – вежливо, но серьезно спросил он по-английски, с сильным испанским акцентом.

«Да, – Ника улыбнулась своей самой обаятельной улыбкой. – Мой друг – фанат Месси. Я хочу сделать фото у стены. Можно?»

«Улица – общественная территория, – сказал охранник. – Вы можете сделать фото, но не задерживайтесь здесь, пожалуйста».

«А кусочек плитки с уличного тротуара могу взять?»

Охранник пожал плечами:

«Тротуар тоже общественный, но он и так не в порядке, не рекомендую».

Она вздохнула. Посмотрела охраннику в глаза:

«Что же мне делать?»

«Подождите минутку». – Он ушел, закрыв за собой дверь.

Через минуту он вернулся с куском дерна размером десять на десять сантиметров.

«На днях меняли часть газона, – сказал он. – Это от старого. Возьмите».

Она взяла. Поблагодарив его словами и лучшей из своих улыбок, она сделала несколько фото и пошла вверх, к дому Бурова. Билет в Москву куплен, самолет через четыре с половиной часа, можно искупаться в море. Почему бы и нет? Глядя на море из башни Горшкова, она думала о том, что, возможно, видит его в последний раз, – но сейчас она жива и хочет на пляж.

Спустя сорок минут она легла на горячий песок у воды. Топлес. Раскинув руки и закрыв глаза. Так ей захотелось, для баланса, после всего, что случилось вчера и сегодня. Это ее ответ смерти. Способ справиться с болью. Была б ее воля, сняла бы и плавки, но, к сожалению, здесь не нудистский пляж и испанская тюрьма не входит в ее планы.

На нее смотрят, а она смотрит в небо. В чистое каталонское небо. Завтра не будет такого неба. Завтра будут Москва и Буров. Грязь на страницах отчета и в словах, которые будут сказаны. Грязь чувств, действий, обмана. Сто тысяч долларов, положенных по контракту, цена которым – человеческие жизни.

Стоп. Зачем думать об этом сейчас?

Но нет. Она думает.

Вот человек в синих кроссовках умирает от внутреннего кровотечения, с ножом в печени, – ее лучшим, кстати, ножом. Второй лежит на бетоне с пулей в лице. Третий – на асфальте у дома, с размозженной головой. Четвертый – у бронированной машины в аэропорте, вместе с пятым. А шестой сидит в башне и смотрит оттуда на море – как узник из собственной тюрьмы.

«Я буду тебя ждать».

Ваня рассчитывал на большее, чем секс в номере люкс, а теперь он в морге, после вскрытия судмедэкспертом, с мозгом в брюшной полости. Это и не он вовсе. Просто труп. Гниющая мертвая плоть.

Она села. Посмотрела вдаль, на горизонт.

Встала.

Ласкаемая и кусаемая взглядами туристов обоих полов, медленно вошла в море.

Поплыла…

Потом открыла глаза и обнаружила себя в салоне бизнес-класса авиалайнера, выполняющего рейс по маршруту Барселона – Москва. Руки пахли морем, жесткие волосы были пропитаны солью, а в салоне пахло выхлопами и едой.

Час назад звонил Буров.

«Вероника, как ваши дела? – спросил он. – Были у Горшкова?»

Он словно заставлял себя говорить, усилием буровской воли проталкивая слова сквозь одышку.

«Да».

«И как?»

«Обещал не трогать меня и мою семью».

«Правда? – удивился Буров. – Так и сказал?»

«Да».

«Какие же аргументы вы использовали, если не секрет?»

«Сказала, что он много потеряет, если продолжит».

«Он испугался?» – Буров хмыкнул.

«Он понял».

«Вы говорили с ним об «Истанбул Иншаат»?

«Он все отрицает. Дальше вам решать, что делать с фактами, как их использовать».

«Я решу, да. Спасибо за отчет, очень интересный. Сможете подъехать завтра в первой половине дня?»

«Я еще жду некоторые данные, без них картина неполная. Надеюсь, завтра будут. После этого сразу к вам».

«Вероника, вы прямой человек, мне это нравится. Вас встретить? Говорят, вы отказались от проводов».

«Спасибо, не нужно».

«Точно?»

«Да. Нельзя всю жизнь жить в сейфе».

«Вы правы, Вероника, нельзя. Но приходится. Тогда до встречи. Жду звонка».

Через четыре часа сорок минут после взлета лайнер приземлился в Шереметьево. Где-то между Барселоной и Москвой Ника попросила Диму еще кое-что найти. Горшков слишком много сказал – как это принято у злодеев в фильмах – и дал пищу для размышлений. Нельзя так много говорить. Не тот умный, кто много говорит, а тот, кто умеет молчать.

В Москве было душно, несмотря на поздний час, – как в остывающей сауне – но после жары субтропиков здесь дышалось легче. Добро пожаловать на родину, в средние российские широты.

Через полтора часа она приехала домой.

Тверская, Большой Гнездниковский переулок, первый небоскреб Москвы 1914 года постройки, о девяти этажах. Съемная однокомнатная квартира. Высокие потолки. Высокая арендная плата. Центр. Ей подходит. Она не думает о деньгах. О престиже тоже не думает. Просто удобно.

Переступив порог квартиры и вдохнув настоявшийся воздух, она почувствовала, как тут скучно, в четырех стенах, в центре Москвы. Это всегда так, когда возвращаешься. Ломает как при синдроме отмены. Сегодня она еще в деле, но скоро все закончится и будет нечем заняться, и будет больно, каждый день больно. Шерлок Холмс в периоды бездействия колол кокаин, а она колет себя ножом или ищет иные способы подкормить монстров, в грязных подворотнях Москвы.