class="p1">Раздался звонок.

– Да, мам, привет, – ответила она.

Она знала, почему звонит мама.

– Здравствуй, доченька. – Голос матери дрожал, был наполнен страхом и беспокойством. – Ты уже знаешь?

– Да, мам.

– Что ж такое происходит, доченька? Что за кошмар? Когда это закончится?

– Скоро, мамочка, скоро. Я обещаю. Скоро вы вернетесь домой. Я куплю билеты.

– У тебя все в порядке? Где ты?

– Я дома, в Москве, все в порядке. Как вы там?

После разговора с мамой стало еще тоскливее. Четыре стены давили со всех сторон, потолок давил сверху, и воздуха из открытого настежь окна не хватало для дыхания. Резало и скручивало живот. Голос Горшкова звучал в голове.

«Зачем мне убивать Ивана Бурова?»

Она не верит Горшкову. Но Иван Буров не входит в сделку с Буровым-старшим, там другие условия, контракт согласован и скреплен кровью. Она могла бы убить Горшкова, но не убила. Теперь ей с этим жить. Это ее цена.

Она набрала ванную.

Разделась и взяла нож.

Легла в горячую воду.

24. Синица в руках

В девять вечера желтое такси подъехало к воротам охраняемого поселка на Рублево-Успенском шоссе.

– К Григорию Бурову, – сказала Ника охраннику, опустив стекло. – Заказывали пропуск.

После короткого досмотра: багажник, днище автомобиля, свет фонарика в салон, – охранник сделал знак напарнику, и ворота открылись.

– Дорогу знаете? – спросил он.

– Прямо, налево, направо. По навигатору.

Охранник словно удивился – неужели в святая святых работает навигатор? – и отошел в сторону.

Желтое такси въехало на территорию поселка.

Прямо, налево, направо. Сосны, заборы, ворота. Сосны, заборы, ворота. Луна на черном небе. Декорации для финальной сцены драмы.

Утром Ника проснулась с предчувствием, что все закончится сегодня.

Боли не было. Саднили свежие порезы на теле, но на них она не обращала внимания – что они в сравнении с той, другой болью, которая не купируется таблетками?

Первым делом она заглянула в Интернет. Новость об убийстве Ивана Бурова появилась в российских СМИ.

«СЫН ОЛИГАРХА УБИТ В СТАМБУЛЕ».

«В ТУРЦИИ УБИТ СЫН РОССИЙСКОГО ОЛИГАРХА».

И так далее. Акулы пера обгладывают чужой труп.

Она закрыла браузер.

В два часа пополудни пришло первое сообщение от Димы.

«Не знаю, зачем тебе это, – написал он, – но с тебя еще один поцелуй».

Она отправила ему смайлик с поцелуем. Он прислал ей в ответ четыре.

Она открыла файл.

Несколько секунд она не могла поверить своим глазам, раз за разом перечитывая строчки, а потом закрыла файл и позвонила Диме.

В пять тридцать Дима прислал еще два файла.

В шесть она позвонила Олегу.

В семь – Бурову.

«Можете приехать ко мне домой? – спросил Буров. – Выпьем чаю в семейном кругу. Не будем откладывать до завтра. Завтра я лечу в Стамбул».

«Пригласите, пожалуйста, Белкина. К нему есть пара вопросов».

«Хорошо».

Буров не стал допытываться раньше времени, какие есть вопросы к генеральному директору холдинга. Скоро он все узнает, нужно уметь ждать.

Такси остановилось у ворот.

Ника вышла из машины, и тут же открылась дверь в каменной стене рядом с воротами.

– Можете заехать внутрь, – сказал молодой человек в темном костюме.

– Пройдусь, разомну ноги, – сказала она. – Не принцесса.

Она вспомнила охранника Валерия и их экспромт на семейном ложе Буровых. Она сказала ему вчера «Пока» на прощание, а он, глядя на нее со смесью желания и неприязни, лишь кивнул в ответ.

Она улыбнулась сегодняшнему охраннику, а он ей не улыбнулся.

Она вошла на территорию усадьбы.

Московская резиденция Бурова была намного больше испанской. На участке росли сосны, в дальнем углу темнел пруд, а трехэтажный дом с флигелями стоял на пригорке, в пятидесяти метрах от ворот.

Обманчивая умиротворенность, тревожная тишина.

Слышен каждый шаг на хрустящей гравийной дорожке.

Актриса приближается к сцене, где ее ждут другие актеры. Занавес вот-вот поднимется. Она чувствует, как вчерашний порез трется о нижнее белье, и эта боль позволяет отвлечься от лишнего и сконцентрироваться на главном. Она глубоко дышит. Она готова.

Буров и Белкин ждали ее в просторной гостиной на первом этаже.

Буров плохо выглядел. Если раньше в его грузной фигуре чувствовались власть и мощь, то теперь это было просто большое больное тело, оплывшее, потемневшее, шумно дышавшее, тяжело говорившее.

– Здравствуйте, Вероника, – сказал он, поднявшись ей навстречу. – Спасибо, что приехали в неурочный час.

– Здравствуйте, – сказала она.

Белкин, сидевший в черном кожаном кресле у холодного камина, подпрыгнул, вставая, и нервно протянул ей руку. Она пожала руку. Рука была потной и выскользнула из ее руки, оставив на коже адреналиновую влагу.

Она незаметно вытерла ладонь о джинсы.

– Итак, все в сборе, – сказал Буров. – Начнем? Вероника, вам слово.

Он сел на диван напротив камина, а Белкин и Ника расположились в креслах по левую и правую руку от него.

– Секундочку, я только отправлю сообщение, – сказала Ника.

Она написала несколько слов.

Убрала телефон.

– Григорий Валентинович, я бы хотела начать не с «Истанбул Иншаат», а с предыстории, – сказала она.

– Позвольте, я встану? – прибавила она. – Я тону в этом кресле.

– Пожалуйста. Как вам удобно.

Она встала у камина. Она не торопилась. Она ждала.

В это время дверь в гостиную открылась и вошла Алина. Вид у нее был обеспокоенный и растерянный.

Обернувшись на звук и увидев ее, Буров сказал:

– Алиночка, мы тут общаемся. Давай позже, ладно?

– Пришло сообщение, – сказала она.

– Какое сообщение?

– Это я отправила, – сказала Ника. – Здравствуйте, Алина. Присаживайтесь, пожалуйста. Вам тоже нужно послушать.

Алина непонимающе смотрела на Бурова.

Тот кивнул:

– Проходи.

Алина села напротив Белкина, на краешек кресла, красивая, напряженная, прямая, и молча посмотрела на Нику. Их глаза встретились. «Твои трусики с вырезами лежат в моем шкафу, – подумала Ника. – Это мой трофей, сувенир на память, фетиш. Если бы я была мужчиной, я могла бы влюбиться в тебя. Хорошо, что я не мужчина».

– Продолжайте, Ника, – сказал Буров. – Слушаем вас внимательно.

– У меня есть несколько вопросов, я буду задавать их по порядку. – Ника сделала паузу, окинув взглядом сидевших перед ней людей.

Буров напряжен меньше всех, ему как будто вообще все равно. Его можно понять.

– Вопрос первый, к Алине, – сказала Ника. – Алина, что это за таблетка?

Она вынула из сумочки таблетку, маленькую, голубую, и зажала ее между большим и указательным пальцами, демонстрируя присутствующим.

– Не знаю, я не фармацевт, – сказала Алина.

– Я тоже не фармацевт, но я знаю. – Ника вынула из сумочки упаковку. – Красивые голубые таблетки, с надписью «С250» с каждой стороны. 250 микрограммов норгестимата и 35 – этинилэстрадиола.

– А если по-простому? – спросил Буров.

– Гормональное противозачаточное средство.

Буров смотрел на Алину, а та смотрела на Нику, приоткрыв красивые губы и застыв в здесь и сейчас.

– Вы хранили их в баночке из-под БАДа, – продолжила Ника. – Не хотели афишировать? По вашей легенде, вы бесплодны из-за неудачного аборта в юности, не так ли?

Лицо Бурова приобрело красноватый оттенок, он словно разогревался у холодного камина, с остатками серой золы.

– Алина, это правда? – спросил он удивленно, недоверчиво, сквозь одышку.

– Да. Это правда! – Алина посмотрела ему в глаза.

Бурова будто ударили в лицо. Он моргал и молчал.

– Почему вы принимали противозачаточные и обманывали Григория Валентиновича? – спросила Ника. – Не хотели детей?

– Пока не хотела, – сказала Алина.

– Следующий вопрос, – сказала Ника. – Он снова к вам, Алина.

Алина села еще прямее и теперь смотрела в глаза Нике, будто с вызовом.

– Как давно вы спите с Горшковым? – спросила Ника.

Алина не вздрогнула, не моргнула, ничего не изменилось в ее лице.

– Я не сплю с Горшковым, – медленно, акцентируя каждое слово, сказала она.

– Хорошо, переформулирую вопрос. Вы спали с Горшковым?

– Я не спала с Горшковым.

– И не летали с ним на отдых на Барбадос полтора года назад? Разными самолетами, разумеется. Он – на частном, вы – регулярным рейсом. В один день улетели, в один прилетели. Совпадение?

– Да.

– Сейшелы – тоже совпадение, год назад?

– Да.

– А что на это скажет Александр Белкин? – Ника перевела взгляд на Белкина, съежившегося в большом кресле. – Вы знали?

– А я тут причем? – Тот дернул плечами. – Что за дичь?

– Вы