– Молодец, Тальбот, – сказал он, не поднимая головы.

– И ты, Би-Эм, – ответил я сквозь стиснутые зубы.

– Ты спину себе не сорвал?

– Вполне возможно, Би-Эм, – хмуро буркнул я. – Но мне за девками не бегать, я женат.

И даже в этот такой момент я сумел его рассмешить.

– Майк, – не унимался Алекс.

– Да, чуть не забыл…

Скорее, пожалуй, даже не забыл, а просто решил не обращать внимания на нежелательные обстоятельства.

– Что такое? – спросил Би-Эм, подняв глаза.

– Как только фура отъедет в сторону, у нас начнется день открытых дверей.

Би-Эм с секунду просто смотрел на меня, обдумывая новую информацию.

– Очевидно, эту часть плана ты продумать не успел? – безучастно заметил он.

А затем он сделал нечто совершенно неожиданное – разразился смехом. Удержаться было невозможно. Я тоже расхохотался, периодически прерываясь на стоны, и из глаз у меня покатились слезы. Не буду врать, какая-то их часть объяснялась болью, но большая все же безудержным хохотом.

– Майк, какого хрена? – спросил Алекс так серьезно, что я снова чуть не надорвал себе живот (хотя в свете последних событий это выражение лишилось доли своего очарования).

– Прости, прости, – сказал я, прижимая ладонь к животу, чтобы унять мышечные спазмы. – Ладно, баста. Прости.

Но сосредоточенность Алекса снова рассмешила меня. Би-Эм и вовсе катался по полу, то и дело колотя по нему кулаком в порыве веселья.

– Ладно, закончили, – сказал я, улыбаясь от уха до уха, что уже могло считаться серьезным прогрессом.

Би-Эм сел и вытер ладонью широкий лоб.

– Фух… Я все.

Он посмотрел на меня, и отчаяние на моем лице снова его развеселило. Би-Эм расхохотался так громко, что даже зомби на секунду сдержали свои стоны.

Через несколько долгих секунд Би-Эм наконец смог выдавить из себя вопрос:

– Что, проглотил чуток?

– Что проглотил? – наивно спросил я, чувствуя, как вспенивается желчь у меня в желудке.

– Тальбот, у тебя на подбородке кусок какой-то хрени, которая весьма напоминает печень.

Я рассеянно смахнул обличающую меня улику, при этом содрогаясь от отвращения.

– А что случается с тем, кто съедает мясо зомби? Он тоже становится одним из них? – спросил Эдди, один из ребятишек, которые до этого не издавали ни звука.

О, дети, разве не хочется порой со всего размаху припечатать их головой о стенку?

Би-Эм взглянул на меня так, словно у меня был ответ на вопрос парнишки.

– А я откуда знаю? – наконец сказал я.

– Наверное, инфекция попадет в кровь, только если у тебя есть язва или что-нибудь такое, – авторитетно предположила Джоанн.

– И что, Тальбот, есть у тебя язва? – спросил Би-Эм без единого намека на недавнее веселье.

– Черт, Би-Эм, даже если и есть, думаешь, сейчас подходящий момент, чтобы всем об этом объявлять?

Би-Эм, похоже, не знал, что лучше – пристрелить меня или снова расхохотаться.

Тут на выручку пришла Трейси.

– Би-Эм, да ему плевать на всех, кроме себя, откуда у него язва? – сказала она.

Этого оказалось достаточно. Угроза на лице Би-Эм снова сменилась улыбкой. Оставалось только надеяться, что Трейси и Джоанн правы, а Эдди может убиться об стену. Желудок урчал, с трудом переваривая кусочки зомби.

Я был на волосок от того, чтобы снова не расхохотаться вместе с Би-Эм, но этот рискованный шаг вполне мог привести меня в комнату с мягкими стенами. Но что, если подумать всерьез? Когда ты безумен в разумном мире, все просто, как алгебра: помножь минус на плюс – и получишь минус. И на том спасибо. Но когда ты съезжаешь с катушек в бредовом, ненормальном мире, минус умножается на минус – и в результате выходит плюс. По-моему, я наконец познал истину. Как говорится, если не можешь одолеть врага, просто сойди с ума и наслаждайся жизнью.

Пока я размышлял о прелестях безумия, Би-Эм окончательно взял себя в руки и теперь смотрел на меня.

– Так какой у нас план, Тальбот?

– А? Черт, с чего ты взял, что у меня есть план?

– Тальбот, я довольно давно тебя знаю. И не припомню, чтобы хоть раз у тебя не было плана. Не важно, хороший это план или плохой – главное, что он есть всегда.

– Что ж, тебе он точно не понравится.

– Согласно этому плану меня должны сожрать эти уроды? – спросил Би-Эм, кивая головой в сторону двери.

В течение следующей минуты (на план это походило не слишком, поэтому хватило и шестидесяти секунд) я описывал, что нужно сделать.

– Да, ты прав. Не нравится мне это, – простонал Би-Эм.

Он поднялся на ноги, разминаясь перед новой задачей.

Я посмотрел на него умоляюще.

– Да ладно? – переспросил он, но я лишь продолжал смотреть на него щенячьими (как я надеялся) глазами. – Хорошо, – сдался он в конце концов, покачав головой.

Он зашел мне за спину, подхватил меня под мышки и поднял с такой легкостью, словно я весил не больше мешка с собачьим дерьмом (каковым я себя и чувствовал). Мои ноги разошлись, и колени хрустнули как ружейный выстрел. Я сделал три-четыре неуверенных шага и тут наконец почувствовал, что поясница распрямилась.

– Ну ты и тип, Майк, – заметил Алекс.

– Вот и жена мне то же самое говорит, – ответил я, тщетно пытаясь размять кулаком морской узел нервов, который, скорее всего, уже навсегда вошел в длинный перечень моих больных мест.

– Не льсти себе, – осадила меня Трейси.

Она тоже попыталась массировать мне спину, но тут, пожалуй, и двух лет непрерывной работы лучших шведских массажисток было бы недостаточно.

– Пап, ты в порядке? – Николь подошла и обняла меня, но мне и показалось, что ей лишь хотелось убедиться, что я не падаю. Подтверждая мое подозрение, она шепнула мне на ухо: – Можешь на меня опереться.

– Нормально, – соврал я.

Она все поняла. Забавно – родители пытаются оградить детей от суровой правды даже тогда, когда она всем очевидна.

– Пойдем, Тальбот. Давай быстрее с этим покончим, – угрюмо сказал Би-Эм, стоящий в другом конце комнаты.

Алекс согласно кивнул.

– Папа? – промолвила Николь с тревогой на лице.

– Я в порядке, – ответил я, изо всех сил стараясь, чтобы моя шаркающая походка напоминала поступь кокни, а гримаса боли – счастливую улыбку, которая обычно красовалась у меня на лице. Весь мир – театр, а люди в нем – актеры, но вряд ли за эту роль мне светила премия «Эмми».

– Алекс, ты готов? – Вопрос не имел смысла, но не озвучить его было неправильно.