Она просто села и проткнула трубочкой упаковку шоколадного молока. Однажды я подслушал, как она разговаривала с какой-то подругой о том, что ненавидит обычное молоко, потому что ей кажется, будто она сосет коровье вымя, в то время как шоколадное молоко имеет куда более приемлемый для человека вкус.

Я не знал, что конкретно она подразумевала под таким своеобразным заявлением, но для меня было обычным делом не понимать мысли Шей. Я и раньше слышал, как она говорила много странных вещей, так что откровение насчет молока не было чем-то из ряда вон выходящим.

На следующий день она сделала то же самое – села прямо напротив меня во время обеда. Еще день спустя это повторилось. А затем еще и еще.

Ее странное поведение меня раздражало, и я не мог и дальше молчать об этом.

– Что ты делаешь?

– Обедаю. – Она засунула в рот виноградину, а затем взяла половинку сэндвича. – Ищи подсказки, Шерлок.

Она ухмыльнулась.

Я с трудом сдержал улыбку, услышав ее дерзкий выпад.

– Я все понимаю, но почему ты каждый божий день садишься напротив меня? Твое лицо портит мне аппетит.

– Что случилось, Лэндон? – она приподняла бровь. – Неужели мое присутствие тебя смущает?

– Чтобы смутить меня, куколка, тебе потребуется гораздо больше, чем просто сесть за мой стол.

– Не называй меня куколкой.

– Тогда перестань выглядеть, как кукла.

После этих слов она продолжила есть свой обед в полной тишине, безразлично глядя мне прямо в глаза.

Хорошо, Гейбл. Я вижу, к чему ты клонишь.

Она пыталась продемонстрировать мне свою силу – показать, что она может находиться со мной лицом к лицу, не испытывая смущения и напряжения. Она выпячивала грудь и колотила по ней кулаками.

Я Шей, услышьте мое рычание.

Но все же в ней было что-то, чего я не мог разглядеть, – что-то более глубокое, что она хранила глубоко в сердце. Неспособность разгадать эту тайну сводила меня с ума.

– Черт, – пробормотал я.

– Что-то не так?

– Что спрятано в твоей книге?

– В моей книге?

– Да. Почему я не могу тебя прочитать, Цыпа?

– Не знаю, – сказала она, быстро пожав плечами и продолжив есть, – вероятно, я выше твоего уровня.

Я ухмыльнулся.

Черт. Шей Гейбл заставила меня улыбнуться, моей настоящей улыбкой, и я был уверен, что она это заметила.

Я редко улыбался искренне. Большую часть времени я просто делал вид, что улыбаюсь, потому что этого от меня ожидали. Улыбка. Смех. Все счастливы.

Искренняя улыбка была редким гостем на моем лице, и все же каким-то образом Шей удалось ее вызвать. И я бы солгал, если бы сказал, что мне это не понравилось.

– Как бы то ни было, ты переоцениваешь чтение, – заявил я.

Это была ложь. Я обращался к чтению в те минуты, когда не мог контролировать свой разум, поэтому у меня в голове скопилась полноразмерная библиотека.

– Бьюсь об заклад, ты думаешь, что кислород переоценен из-за того, что он не поступает в клетки твоего мозга.

Она улыбнулась, и, черт возьми, это было прекрасно.

В тот день она была дерзкой. Я никогда бы ей не сказал, но ее дерзость была довольно сексуальной.

Я перегнулся через стол и схватил последнюю виноградину с ее подноса, прежде чем встать со своего места и уйти.

– Эй! Я собиралась ее съесть! – раздраженно закричала она.

– Как думаешь, меня это беспокоит? – ответил я, направляясь к выходу.

– Я тебя ненавижу! – крикнула она вслед.

– Я ненавижу тебя сильнее.

– Я ненавижу тебя больше всех в мире!

Никогда бы не подумал, что ненависть может быть такой возбуждающей.

На самом деле у меня не было плана, как заставить ее в меня влюбиться. И я не был уверен, что у самой Шей был план насчет меня. Но я был точно уверен, что то, что между нами происходило, чем бы это ни было, было по-настоящему забавным.

Забавным?

Когда в последний раз что-то доставляло мне удовольствие?

Все предыдущие дни казались зыбучими песками – медленными, беспощадными и утомительными – но теперь, с Шей… Я чувствовал себя веселым и освеженным. Было приятно дразнить ее, обмениваться колкостями. Нам нравилось жать на рычаги друг друга. Нам нравилось, как мы друг друга бесили. Нам нравилась ненависть, которую мы дарили друг другу каждый день, когда виделись в школе.

Шей

Каждый день Лэндон запихивал в мой шкафчик десятки записок с вопросом «Ты меня уже любишь?». В конце концов я собрала все листки, разузнала код его шкафчика и засунула их в него, приложив записку со словом «нет», написанным огромными черными буквами.

После этого Лэндон залез в мой рюкзак, стащил мое эссе по истории и написал на нем «хер», лишив меня возможности его сдать. В отместку я облизнула пальцы и засунула их прямо в его пирожное во время обеда.

К моему удивлению, уничтоженный десерт, похоже, совсем не сбил его с толку.

– Спасибо, Цыпа, – произнес он, взяв пирожное. – Мне нравятся влажные сладости.

Затем он откусил пирожное так, как будто на нем не было моей слюны.

То, каким тоном Лэндон произнес слово «влажный», вызвало у меня тошноту. В то же время это заставило меня крепче скрестить ноги под обеденным столом, и, готова поспорить, он заметил, как мои щеки залил румянец.

Я смотрела на то, как он ел свое пирожное, а потом он поднял на меня глаза и облизал каждый из своих пальцев.

Чертовски.

Медленно.

Боже мой.

Сделай это снова.

Затем он задрал кофту, обнажив свое подтянутое тело. Промокнул уголки рта, используя ее в качестве салфетки, пока я считала кубики пресса на его торсе.

Раз, два, три…

Лэндон всегда носил футболки с длинными рукавами – достаточно облегающими, чтобы подчеркнуть его подтянутые руки. Могу поклясться, что при каждом движении его бицепсы говорили всем окружающим «Привет!».

Его губы изогнулись в дьявольской ухмылке.

– Если ты продолжишь пялиться, мне придется выписать тебе штраф.

Я сжала свои бедра еще сильнее, отводя от него взгляд.

Это несправедливо.

Мальчики его возраста не должны так выглядеть. Лэндон имел все основания полагать, что у него нет ни единого повода стесняться своего тела. Ни один подросток в мире не имел права быть в такой хорошей форме, кроме разве что Чада Майкла Мюррея[19].