«Меня чем-то накачали!» — вспомнила она. Брезгливо вынула иглу из вены и откинула от себя трубку капельницы, — так отбрасывают выползшую на пешеходную тропинку гадюку. Капля крови скатилась по руке и запачкала белую простыню.

Что это было? Ее повели в левое крыло и что-то с ней сделали, а ведь она прекрасно себя чувствовала! Леся схватила с тумбочки телефон и набрала номер отца. Ее переключили на голосовую почту.

«Оставьте сообщение после сигнала».

— Пап! Перезвони мне, как только освободишься! — испуганно затараторила она. — Я не знаю, что происходит, скорее всего, ничего страшного, ты знаешь, какая я паникерша. Меня перевели на другие таблетки, и я просто хочу услышать лично от тебя, что ты в курсе! И еще я хотела сказать тебе, что мы с Виктором поженились, хотя я уже умудрилась посеять обручальное кольцо! Еще вчера оно красовалось на пальце, а сегодня его нет. Но это не важно, это мелочи. Прости, что так сумбурно изъясняюсь, позвони мне, пожалуйста, побыстрее. Люблю тебя!

Накативший было страх отступил. Она связалась с отцом, и он во всем разберется, — теперь ей бояться нечего. У него всегда получалось успокоить ее парой фраз. Одно звучание его уверенного, низкого голоса дарило ощущение безопасности. Он скоро перезвонит и скажет ей, что переговорил с врачами и советует не сомневаться в их компетентности. Он всегда разговаривал с ней как с маленькой девочкой — возможно, это было неправильно, но Лесе нравилось. Виктор тоже держался с ней покровительственно, но расслабленно она себя при этом не чувствовала, а где-то даже тяготилась его опекой.

Кстати, насчет Виктора! С каких это пор он принимает решения относительно ее лечения вместо отца? Леся нажала на вызов и приложила телефон к уху. Длинные гудки. Черт возьми, да что они все, сговорились?

— Кто разрешал вам вытаскивать капельницу? — прогрохотало совсем рядом.

Леся испуганно вскинула голову, узнав медсестру-брабансона. Та стояла в двух метрах, уперев руки в толстые бока.

— Я хочу знать, чем меня лечат. — Леся постаралась, чтобы ее голос не дрожал. — Я имею на это право.

— Я вам сейчас покажу ваше право! — выплюнула брабансон и шагнула вперед с явным намерением применить силу и воткнуть обратно выдранную иглу.

— Не приближайтесь! — взвизгнула Леся, подскочив на кровати.

— Оставьте нас! — обратился к медсестре возникший в проеме двери Пепе. — Все хорошо, вы можете идти, я сам разберусь.

Брабансон зыркнула на Лесю злыми круглыми глазами, обещавшими скорую расплату, и нехотя удалилась.

— Вы снова разволновались. — Пепе пододвинул стул и сел, давая понять, что настроен дружелюбно и ждет того же от пациентки.

Леся замерла по ту сторону кровати, готовая обороняться, если кто-то посягнет на ее неприкосновенность.

— Расскажите, как вы себя чувствуете?

Он смотрел на нее с деликатной симпатией, теперь уже не казавшейся Лесе искренней. Она всегда шла на поводу у врачей и единственное, чего просила взамен — информации. Ей нужно знать, что и почему с ней собираются делать, только и всего.

— Паршиво! — Леся не стала притворяться. — Вы применили насилие, и это унижает меня.

— Насилие? — Его удивление не выглядело поддельным. — У вас начался панический приступ, и мы ввели вам успокоительное. Ранее в наших беседах вы утверждали, что отдаете отчет тому, что не совсем здоровы. Вы по-прежнему так считаете?

Леся отлично знала: сумасшедшие всегда уверены в своей нормальности. Она точно не являлась сумасшедшей, поскольку понимала, что имеет некоторые отклонения — пусть и не столь страшные, какими их рисуют врачи.

Она несмело кивнула.

— В таком случае отчего же вы восприняли в штыки наше желание помочь вам?

Она помолчала, обдумывая его слова.

— Извините. Наверное, я просто испугалась.

— Вы ведь понимаете, что вам нечего бояться? — Пепе встал и кивнул на капельницу. — Вы позволите?

Леся помедлила, но затем села на кровать и послушно вытянула руку, позволяя доктору произвести необходимые манипуляции.

— Завтра утром мы продолжим, — пообещал Пепе с лучезарной улыбкой.

Когда за ним захлопнулась дверь, Леся со всхлипом повалилась на спину. Последние двое суток выдались сумбурными, вызвав слишком мощный эмоциональный выплеск. А много ли ее нестабильной психике надо? Следует взять себя в руки, перестать дрожать и видеть в стечении обстоятельств тайные замыслы. Самые загадочные явления имеют простое объяснение. Она сидит в четырех стенах, заняться ей особо нечем, кроме как фантазировать, кормить внутренних демонов. А вне стен больницы люди, между прочим, ходят на работу, вкалывают, решают настоящие проблемы. Как только отец сможет — позвонит. И Виктор тоже.

Стараясь держаться за эту мысль, Леся заснула.

Среди ночи ее разбудил чей-то крик. Он доносился издалека, затерянный в коридорах здания, но был полон животного ужаса. Леся невольно оцепенела — никогда в жизни она не слышала такого крика.

Внезапно воцарилась тишина, и даже торопливых шагов в коридоре — что было бы закономерно в данной ситуации — на этот раз не раздавалось. Как будто никто из персонала не услышал или специально не обратил внимания на душераздирающий вопль. И снова Лесе померещилось, что она попала в другой мир, где все очень похожее, но совсем чужое. И этот новый мир воспринимал ее враждебно и отторгал, выталкивал чужеродное тело.

Нужно сообщить дежурной сестре, пусть разберется. Кричала женщина, она нуждалась в помощи. Нельзя бездействовать.

Леся спрыгнула с кровати, босиком добежала до двери и повернула ручку. Дверь не поддалась. Леся подергала ручку сильнее, толкнула — безрезультатно.

Ее заперли! Леся с трудом подавила желание молотить руками и ногами по двери, пока ее не откроют. Импульсивность — очаровательная черта характера, но в дурдоме ее стоит придерживать, чтобы не очутиться в белой комнате с мягкими стенами.

Рассудок требовал вернуться в постель, но воспоминания о крике никак не выходили из головы. Часы показывали 3.15. Поколебавшись, Леся написала Виктору сообщение: «Я знаю, что уже поздно. Если вдруг ты не спишь, позвони, пожалуйста», — и отправила.

Несколько минут она напряженно ждала, но Виктор так и не позвонил.

«А на что ты рассчитывала? — укорила себя Леся. — Нормальные люди в такое время спят».

Тревожное чувство, поселившееся где-то в районе солнечного сплетения, не давало полноценно вдохнуть. Воздух казался плотным, густым, почти осязаемым — хочешь рисуй на нем пальцами, хочешь — вглядывайся в упругую поверхность, как гадалка в кофейную гущу, ищи символы. Нечто подобное уже случалось с ней раньше, и порой — когда Лесе удавалось подавить страх и немного расслабиться — воздух начинал колебаться, складывать хрустальные частицы в призрачное, едва различимое изображение. Леся видела места, в которых никогда не бывала, незнакомых людей, чьи чувства вдруг становились понятными, — словно бы она на мгновение проникала к ним под кожу, проживала их жизнь, смотрела на мир их глазами, завороженная и напуганная до чертиков.