разноцветными вещами, как нелепа шаль, прицепленная ржавыми гвоздями к выбоинам в кирпичной кладке.

Надо было двигаться, чтобы не подавать виду, а руки не слушались, опускались. Хотелось сгрести все своё добро, утрамбовать его в сумке и убежать.

Но Люба рывком выдернула из души тот утренний злой азарт, заставлявший руки трястись, а душу — вздрагивать, и заставила себя работать. Губы тут же упрямо сжались, а в голове появилась тупая строптивость, заставлявшая снять одну шаль, повесить на стену другую и снова и снова нажимать кружок на экране телефона, игнорируя абсолютно всё — и недовольных конкурентов, и звонко лающего на них Тефика, и своё желание спрятаться.

Мальчишки постояли, наблюдая за странной тёткой, подождали-подождали и, поняв, что место занято и никто не собирается его освобождать, уехали, не скрывая, впрочем, своего возмущения. Люба с облегчением выдохнула и, чуть расслабившись, продолжила фотографировать, хотя и не так азартно: то ли запал иссяк, то ли усталость сказывалась.

И чувствуя это, спешила — уже на чистом упрямстве хотелось сделать как можно больше.

Но мальчишками дело не ограничилось.

К старому кинотеатру вскоре пришел ещё один персонаж. Немолодой мужчина в растянутых трениках и куртке, больше подходящей для работы в полях и огородах, и выглядящей так, словно именно там она и применялась последние пару лет — в полях и огородах, и не только как одежда, но и для переноски и хранения урожая. Выбравшись из кустов, человек замер, рассматривая новую для него картину.

Люба, предчувствуя, что молчанием он не ограничится, торопилась щелкнуть раз и ещё один, и ещё.

Мужик помолчал. Повздыхал. Оставшись незамеченным, не смирился и стал двигаться по небольшому пятачку, пытаясь зайти так, чтобы попасть Любе на глаза. Наконец не выдержал такого небрежения к своей персоне и…

— Девушка! — сказал прямо над ухом.

Такого Люба не ожидала и обернулась. И увидела прямо перед собой руку.

Картина. Старинная картина, прямо из которой к ней тянулся герой древнегреческих мифов — тот же жест, та же поза, та же мольбы во взгляде. От удивления Люба промолчала, и только бровь поползла вверх да что-то дернулось под глазом. Мужчина, расценив эту мимическую судорогу как поощрение, растопырил пальцы и подошел ещё ближе, повторив:

— Девушка! — А потом замешкался, подбирая слова. — А вот скажите… Вам вот нужен… — Всё мялся нерешительный мужик. — Нужен неплохой такой, не старый совсем… Мужчина?

И прищурившись, пронзительно уставился в лицо. Пока он формулировал, Люба оценила обвисшие под грузом лет морщины на шее, давно небритую седую щетину, кривыми белыми закорючками торчащую во все стороны, красные ниточки вен на белках глаз. Осторожно перевела взгляд на всё так же протянутую к ней руку — желтые от табака пальцы дрожали.

— Нет уж, спасибо. Такой, — выделила она голосом слово, — у меня уже есть.

Отвернулась и пробормотала: «И даже не один».

— Нет, я серьёзно! — воскликнул мужик, и кажется, подошел ещё ближе.

Люба испугалась, что он коснется её, и дернулась, чтобы отойти. Мысль, мелькнувшая в этот момент, парализовала: а он не из Димкиной компании случайно? Паника накрыла волной, не давая ни слова сказать, ни с места двинуться. Но тут из кустов выскочил Тефик и залаял. Громко, звонко, пронзительно. Заодно и Любу из ступора вывел.

— Тихо, Тефик, тихо! — срывающимся голосом попыталась она остановить собаку.

Но незваный гость, хоть и отступил на пару шагов, но уходить и не думал. Люба махнула рукой — заняты оба, и хорошо. И пока «неплохой такой, не старый совсем» воспитывал её пса, объясняя ему с той же патетикой и теми же картинными жестами, что ничего плохого он не имел в виду, посбрасывала как попало в сумку шали, поскорее прицепила поводок к ошейнику собаки и поспешно двинулась домой, делая вид, что совершенно ничего не слышит и не видит.

В душе комкалась горчащая неловкость пережитого и шел подсчет отфотографированных вещей. Получалось не так и много — меньше половины отобранного. И ещё не известно, получится ли что-то выбрать для сайта.

Теперь Люба была глубоко убеждена, что фотографирование совсем непростая работа!

«Надо будет что-то придумать с этими фотографиями», — пообещала она себе. Может, завтра с утра встать пораньше и снова сходить в парк? Попробовать ещё раз?

И только возле самого дома, когда эмоции немного схлынули, появились сомнения — нужно ли? А когда у подъезда её догнал Димка и опять со своим милым-добрым выражением лица, да ещё и с вопросами…

— Любаня, а я тебя не видел возле химчистки. — На лице обида, в голосе — упрек.

— А где твои одеяла? — гневно-удивленно воскликнула Люба, чувствуя, как закипает злость, она ведь не железная и сдерживать копящееся внутри не может до бесконечности.

— Да я тебя встречать ходил, — разулыбался Димка во все лицо. — Помочь хотел.

Помочь… Ну-ну. Люба только кивнула, протянутую к сумке руку будто и не заметила, подъезд открыла своим ключом. Ага, как же, встречать он её ходил. Искал её, небось, почувствовав фальшь, хотел узнать, что ж ценного жена из дому потащила в клетчатой сумке и на сколько бутылок это ценное затянет.

Она поднималась по лестнице, таща на поводке Тефика, которому вдруг стало важно именно сейчас тщательно обследовать ступени. Хотелось закрыться в комнате, упасть на кровать и полежать, восстанавливая душевное равновесие, а ещё — спрятать сумку и всё её содержимое.

Люба давно не посвящала Димку в свои дела, очень давно. А сейчас, когда горы вязаных вещей в её комнате перестали быть ненужным хламом и вполне годились в товары, ей резко захотелось запереть их в какой-нибудь сейф. Сколько он уже вынес из дому? На тысячи и тысячи, и делиться с ним ещё и своей «шальной магией», Люба категорически не хотела — это не просто вязаные глупости, это часть её самой, её души. И она против того, чтобы ещё и её душу продавали по частям.

— Тефик, хорошая собака, — болтал позади Димка, следуя за ними как приклеенный. — Где вы с Любаней гуляли, а? Признавайся!

Ага, разбежался. Ему только расскажи. Хорошо, что собаки не умеют разговаривать.

Всё, — решила Люба, — никаких теперь фотоссесий, из комнаты крупных свертков не выносить, в парк не ходить, время понапрасну не тратить. На часах уже три дня, полдня прошло. А ведь почти всё это время можно было повязать!

***

Но, как ни жалела Люба времени, но снимки посмотрела. И среди множества кадров нашла те, которые получились и получились неплохо. По крайней мере на каждую шаль можно было выбрать пару достойных.

Следующим утром