кивает Марине Алексеевне, проходит к ее столу и садится на второй стул. Что-то шепчет ей на ухо.

Я наконец отвожу взгляд и пытаюсь сосредоточиться на переводе. Баталия итальянской семьи в наушниках уже приняла форму яростной ссоры — как бы они там не передрались. Действительно, если мама, и бабушка, и даже прабабушка всегда по четвергам готовили ньокки, как можно внезапно заменять их рыбой? Всем известно, что рыбу в порядочных семьях едят по пятницам! “Ах, Стефано, ты такой ретроград! Еще скажи, что ты ешь рыбу по пятницам из-за того, что в пятницу постный день! Может, ты еще и в церковь теперь будешь ходить каждое воскресенье?” — вопит темпераментная итальянка, и я быстро пишу текст на бумаге, когда вдруг чувствую словно толчок.

Поднимаю голову — и натыкаюсь на взгляд Дикаря. Он мгновенно отводит глаза, но уже поздно: я заливаюсь краской. И конечно, он тут же снова смотрит на меня и отмечает это. Лицо его принимает странное выражение. Не могу его разгадать.

Если раньше он смотрел на меня с холодным интересом, то сейчас… мне кажется, если дать ему в руки пистолет, он меня с радостью пристрелит. Неужели его так задела наша встреча у секс-шопа?

Я невольно вспоминаю, что сегодня одета точно так же, как тогда — в то самое джинсовое платье и голубую водолазку под ним. Галка уговорила меня одеться в универ понаряднее, и честно говоря, мне это понравилось. Совершенно другие ощущения от себя самой. Но удовольствие от нового имиджа я получала, только пока не сопоставила две ситуации. Наверно, он думает, что я специально нарядилась в те же самые шмотки, чтобы намекнуть о незабываемом столкновении у магазина для взрослых. Господи, где была моя голова, когда я одевалась?! Я изображаю сосредоточенность, опустив голову как можно ниже, но запись в наушниках льется, а я не понимаю в ней ни слова.

Дикарь встает и, коротко извинившись перед замдекана, уходит из аудитории. Как будто между нами был натянут канат, который внезапно перерезали. Я глубоко вдыхаю и ищу на записи момент, когда перестала понимать итальянскую речь. Одна попытка, вторая, третья… сколько же я пропустила? А время, между прочим, дорого! Наконец, я нахожу момент про посещение церкви и запускаю запись снова. Ага, теперь там появилась еще и старушка. Обсуждают рецепт ньокки — пшеничные или картофельные? Соус томатный или сливочный? У бабулечки на записи такое смешное произношение, она одновременно шамкает и картавит. Да уж, постарались выбрать нам запись…

Мало того, что я теперь каждую ночь смотрю сны о Маше Свиридовой, теперь она лишает меня работоспособности и днем. Я мог не приезжать сегодня в университет — но с самого утра понял, что не смогу упустить шанс ее увидеть. Настраивался на дела, с утра сбросил пар в качалке, даже специально опоздал, чтобы не столкнуться с ней в коридоре. Но стоило войти в кабинет — и весь мой настрой как ветром сдуло. Она сегодня снова одета в платье, которое плотно облегает грудь и талию, и от этого зрелища у меня захватывает дух, как у подростка. Ведь это же просто — девушка! Обычная, самая обычная девчонка! А у меня сердце колотится в груди так, что я не понимаю, что мне говорит замдекана. Это никуда не годится.

Я смотрю на себя в зеркало над умывальником в мужском туалете. Слава богу, я не умею краснеть. Но все равно видок такой, будто я только что поднял 200 кг в становой тяге. Раз двадцать подряд.

— Дикарев, ты часом, не тронулся? — говорю я своему отражению. — Срочно переводи эту ситуацию в разряд повседневных проектов. И решай, как обычно.

Добиться ее. Трахнуть. Потом еще раз трахнуть. Потом трахнуть еще раз тридцать — и все, морок будет снят. В идеале, нужно успеть все это сделать до окончания конкурса. Если эту Машу придется брать на работу в СВЕТ, к тому времени роман между нами должен дойти до стадии, на которой я обычно прощаюсь с девушками. Я смогу работать спокойно, она получит должность, но при этом Шеф не уличит меня в служебном романе — для него греха страшнее нет. Значит, дело решенное. Ну, Маша, держись.

18

Разобравшись с темпераментным итальянским семейством, я открываю следующую запись в папке и обнаруживаю, что это запись флирта на французском языке. Пара прогуливается на кораблике по Сене и говорит о любви. Неожиданно. Но если вспомнить, что гаджет-переводчик, ради которого мы все тут мучаемся, будет ориентирован на молодежную аудиторию — в принципе, логично.

“J`ai perdu tout, alors! je suis noyé, innondé de l’amour. Je ne sais pas si je vis, si je mange, si je respire, si je parle mais je sais que je t’aime” — страстно шепчет мужской голос на записи.

Ручка бегает по бумаге, я быстро пишу: “Я потерял все, видишь! Я утонул, затопленный любовью. Я не знаю, живу ли я, ем ли я, дышу ли я, говорю ли я, но я знаю, что я люблю тебя”…

Интересно, неужели французы в жизни действительно говорят женщинам такие слова?

Его собеседница говорит гораздо меньше и проще. Она смеется, восклицает что-то несерьезное, словом, играет вторую скрипку, позволяя себя соблазнить. Ее реплики переводить гораздо легче, и это очень кстати, потому что я снова на мгновение теряю фокус: Дикарь вернулся в аудиторию и сел на стул. Правда, выражение лица у него теперь не такое зверское, и мне это странным образом помогает расслабиться. На этот раз обходится без лихорадочной перемотки записи, я просто продолжаю переводить.

Французская пара в моих наушниках проплывает мимо острова Сен-Луи и обсуждает, что красота не вечна, даже если запечатлена в камне… Мужчина напирает на свою собеседницу, он использует для флирта даже пожар в Нотр-Даме: “L’amour aussi bien que le feu, ne peut subsister sans mouvement continuel, et il cesse de vivre des qu’il cesse d’espérer ou de craindre” (“Любовь, как огонь, не может существовать без постоянного движения, и она перестает жить, как только перестает надеяться или бояться” — пишу я). И собеседница, наконец, сдается. Она сообщает мужчине о своем согласии с помощью еще одной фразы, которую