можно ставить в статус в соцсети (если ты, конечно, настроена решительно): “L’amour c’est comme les photos, ça se développe dans le noir” — “Любовь, как фотография, развивается в темноте”.

Стоп! Здесь у нас игра слов, и нужно подумать. “Развивается” здесь будет буквальный перевод, и по сути это, конечно, правильно, но… по-русски так не говорят. У нас говорят, что любовь крепнет. Но нельзя же сказать о фотографии, что она крепнет… Я вдруг понимаю, что грызу кончик ручки так, что на языке остаются частицы пластика. Так можно без зубов остаться! И тут у моего стола появляется Дикарь.

Он просто стоит. И опять у меня перед глазами та часть тела, на которой обычно не принято концентрироваться. Черт. Ну хорошо. Пусть будет “любовь развивается”, решаю я и начинаю выводить эти слова на бумаге.

— А вы согласны с этими словами? — вдруг негромко спрашивает он.

Мое сердце снова улетает куда-то в низ живота и бьется там горячими волнами. Я уже не знаю, краснею я или бледнею. Но слова вылетают из моего рта вполне спокойно, словно их произношу не я.

— Я просто перевожу, причем в таком режиме, когда я становлюсь просто ретранслятором. О смысле мне думать некогда.

Боже. Я надеюсь, это прозвучало не слишком ужасно. Получается, я перевожу, как попугай? Не задумываясь о смысле?

— Ах, вот как. Ну что ж, наверно, вам виднее, как должно быть, — говорит он, и я вижу в его янтарных глазах веселых чертиков. Он улыбается! И я первые себе признаюсь, что мне хочется, чтобы он вот так мне улыбался как можно дольше.

Остаток экзамена ощущается как полет. Мне радостно и легко, я перевожу одну сценку за другой, и хотя в них происходят вполне стандартные события, мне все они кажутся необыкновенно милыми. Диалог в отеле — и я вижу залитый солнцем, сверкающий нарядным мрамором вестибюль, любезного портье, счастливых путешественников (и ничего, что они требуют поменять им номер, это дело житейское). Деловые переговоры — очевидно, все их участники прекрасны и удивительны. Василий прохаживается по аудитории, а я не поднимая головы чувствую, где он находится в данную минуту. И улыбка не сходит с моих губ.

Через два часа я первая из группы сдаю свое задание — перевела все записи, и дополнительные тоже. Когда я кладу листочки перед замдекана, она смотрит на меня с удивленной улыбкой:

— Маша, ты сегодня в отличном настроении, — радостно говорит она, и я с трудом сдерживаю порыв обнять ее. Она замечательная женщина, и всегда так внимательна ко мне!

— Да, Марина Алексеевна! Весна ведь!

— И правда, весна! Ну иди, отдыхай. Результаты сообщим сразу после проверки задания, — напутствует меня замдекана, и я чувствую в ее голосе сдерживаемую нежность.

Выхожу из аудитории, и едва успев сделать несколько шагов по коридору, слышу сзади шаги. Его шаги.

Хороша! До чего же она хороша! Начинаю действовать!

19

— Маша, вы торопитесь?

— Нет!

Наверно, надо было поломаться, но я в таком чудесном настроении, что совершенно не хочется ставить защитные барьеры. У меня все хорошо. И у меня полно времени.

— Прекрасно, — говорит он, и смотрит мне прямо в глаза. Его янтарный взгляд кажется невероятно теплым и глубоким. — Давайте выпьем кофе вместе?

— Давайте! — выпаливаю я, не успев сообразить, что делаю.

Похоже, мы оба не ожидали, что все начнет происходить так быстро. Секунду мы молчим, стоя в опасной близости, и наконец, он спрашивает:

— Где тут у вас пьют кофе?

— Есть буфет на восьмом этаже… А вам разве не надо присутствовать на конкурсе?

— Не обязательно, — говорит он решительно, — ведите меня! Где там этот ваш буфет?

Мы идем по коридору к лестнице, и я гадаю, смотрит он на меня или нет. В голове веселый сумбур, словно вместо мыслей там потоки мыльных пузырей — они переплетаются, переливаются, лопаются… Я иду пить кофе с Дикарем. Мы идем пить кофе. Ааааа, что происходит? Может, на меня так подействовали эти флиртующие французы с аудиозаписи?

Сейчас середина третьей пары, поэтому в буфете, кроме нас, всего несколько человек. Василий осматривает витрину с пирожными и бутербродами и спрашивает:

— Что вы будете есть?

— А? Ничего, спасибо! — отвечаю я.

— Нет, так не годится. Нужно поесть! — говорит он и начинает тыкать длинным пальцем в пирожные: — Может, трубочку? Или тарталетку? А нет, давайте лучше круассан?

— А давайте! — я смеюсь, сама не знаю, чему.

— И кофе. Какой кофе вы лучше всего варите? — спрашивает он у буфетчицы, и та тоже радостно улыбается, словно заразившись от него радостным настроением.

— Да какой хотите! У нас все вкусные! Хотите капучино?

Василий бросает взгляд на часы:

— Капучино после двенадцати часов дня — нет. Я буду экспрессо. И лимонную тарталетку. А вы, Маша?

— А я выпью капучино, — говорю я беззаботно.

— Значит, нам еще капучино и миндальный круассан, — заключает Василий, и сияющая буфетчица бросается исполнять его заказ.

Пять минут спустя мы сидим за столиком у окна, и я с наслаждением пью кофе с горячей молочной пенкой. Василий сидит напротив в расслабленной позе, и не спеша меня рассматривает. Удивительно, но сейчас это меня почему-то совсем не смущает.

— Ну и как вам конкурс? — спрашивает он.

— Отличный.

— Да? А что в нем вам нравится?

— Разнообразный. Интересные задания. Можно реально увлечься, пока переводишь.

— Дух соревнования?

— Ой, нет, я не люблю соревноваться, — я откусываю свежайший круассан и невольно закрываю глаза от удовольствия: аромат, нежность легкого теста, сладость миндального крема… — Ммммм…

Василий смеется, в его глаза пляшут янтарные искорки.

— Вы так заразительно наслаждаетесь, Маша, — и он берется за свою лимонную тарталетку. Я смотрю, как он ест, и невольно отмечаю и белоснежные зубы, и волнующую форму губ… и маленькую крошку, прилипшую к загорелой коже прямо в уголке рта. Он поднимает глаза, снова смотрит прямо мне в лицо,