По вечерам народ тянулся в клуб – то приедут певцы с русскими романсами, то вдохновят, бренча струнами гитар, барды, и защемит сердце, и вспомнится «милая моя, солнышко лесное», или пройдут незатейливые выставки, на которые привезут расписные палехские подносы или очаровательные шкатулки из Федоскино, или павлово-посадские платки несказанной красоты, не купить которые просто невозможно.

Каждый день, с восьми до десяти вечера в санатории были танцы.

И отдыхающие, утомлённые затянувшимися дождями, спешили в клуб, все – и желающие потанцевать, подвигаться, и те, кто, отсиживаясь в стороне, хотел послушать музыку, посмотреть на других или просто поболтать о чём-либо более приятном, чем болячки.

Опытная администрация, учитывая немолодой возраст отдыхающих, крутила в основном ретро – советскую эстраду.

Наталья Николаевна под заводную, быструю музыку вставала в общий круг вместе со всеми и танцевала простенько.

В остальное время она сидела и слушала старые песни, с удовольствием негромко подпевая известным исполнителям.

Она облюбовала для себя уголок зала справа от входной двери, вдали от эстрады, здесь и музыка гремела потише, и было не так душно, да и танцующих здесь не было.

Не было, за исключением одного.

Он появился через день после того, как Наталья Николаевна впервые пришла в клуб.

Это был мужчина лет шестидесяти, маленького роста, с приятным, добрым лицом и взлохмаченными седыми волосами.

Одетый в клетчатую рубашку и тёмные брюки с подтяжками, он был пухленький и круглый, и был похож на Карлсона из детской книжки, только на взрослого, вернее, на постаревшего Карлсона.

Танцевал он самозабвенно, с каким-то весёлым азартом и невозмутимым выражением лица, один, в стороне, и только быстрые танцы, а все медленные пропускал, отсиживаясь в закутке.

Женщин, желающих пригласить его на белый танец, было много, но всем он вежливо отказывал.

Он ни с кем не разговаривал и не общался, но появлялся каждый вечер, продолжая свой одинокий танец.

«Почему он так странно себя ведёт? – думала Наталья Николаевна, наблюдая за мужчиной. Она назвала его про себя «одинокий танцор». – Вспоминает что-то? Кого-то? Или хочет забыться и расслабиться вот так, в танце, под старую, знакомую мелодию, но один, почему-то принципиально один».

В тот день с утра зарядил тоскливый, мелкий как бисер дождь, но после обеда, словно извиняясь за унылую монотонность, он прекратился, и между разорвавшимися тучами выглянуло робкое солнце, осветив всё вокруг неярким, осенним светом.

Наталья Николаевна, прогуливаясь, проходила мимо соседнего корпуса, вдруг дверь отворилась, и появился «одинокий танцор».

Под руку с ним шла, точнее, еле передвигалась, с трудом волоча по асфальту правую ногу, чрезвычайно худая женщина в берете и сером пальто, висевшем на ней как мешок, настолько велико оно было.

Её лицо было бледным и измождённым, с тёмными кругами вокруг глаз, но сами глаза, живые и ясные, вспыхнули, увидев Наталью Николаевну, и женщина улыбнулась.

И от этой, подаренной ей, застенчивой улыбки, схожей со слабым, солнечным лучом, пробившимся в глухое ненастье сквозь тучи, сердце Натальи Николаевны сжалось и заныло.

Она хотела было помочь мужчине и подхватить больную с другой стороны, а в том, что бедная женщина тяжело больна, сомнений не было, но «одинокий танцор» посмотрел на Наталью Николаевну и смущённо, и так выразительно, что она остановилась.

Пара медленно подошла к скамейке, стоящей недалеко от входа в корпус, и бережно, очень бережно, мужчина помог бедной женщине сесть.

«Почему она не в инвалидной коляске?» – удивилась Наталья Николаевна.

Удостоверившись, что её помощь не требуется, она продолжила прогулку.

«Сколько ей лет? Сейчас из-за болезни трудно сказать, но скорее всего, они ровесники, и она – жена «одинокого танцора», – рассуждала про себя Наталья Николаевна. – Так вот почему он танцевал один, а она… она отпускала. Боже мой, как грустно!»

В последующие два дня после этой встречи «одинокий танцор» не появился в клубе, но гуляя под вечер по главной аллее, засаженной молодыми берёзками, Наталья Николаевна увидела его.

Он толкал перед собой инвалидную коляску, в которой сидела больная жена, заботливо укутанная тёплым одеялом.

А ещё через день Наталья Николаевна увидела скорую, стоящую у распахнутой двери соседнего корпуса, из которой на носилках выносили кого-то, с головой покрытого белой простынёй.

Рядом, опустив голову, шёл «одинокий танцор».

Нахлынувшая волна печали заставила Наталью Николаевну остановиться.

Она вспомнила ту недавнюю, тёплую и чуть смущённую улыбку больной женщины, адресованную ей, и также, как тогда, свинцовый обруч сковал сердце.

Наталья Николаевна достала из кармана пальто лекарство, положила под язык маленькую, сладковатую таблетку и прислонилась к раскидистой, высокой иве, склонившей к земле оголённые, мокрые ветви.

Мимо неё, прервав разговор, прошли две женщины с корзинами, полными грибов, пробежал, подпрыгивая на одной ножке, весёлый озорной мальчуган, прошлёпала старушка в заношенном плаще и допотопных резиновых галошах, проплыли, держась вместе за один зонт, парень с девушкой.

Наталья Николаевна смотрела вслед скорой, медленно отъезжающей по тёмному, блестящему асфальту дороги.

Моросил и шептал что-то бесконечно грустное долгий, осенний дождь.

– Договорились? – голос в трубке звучал умоляюще. – Светик, ведь интересно будет! Представляешь, Москва-река во льду, теплоход у берега…

– Подруга моя дорогая, что я там забыла? Никого не знаю, в этих самых речных круизах, как ты, не была, говорить мне не с кем и не о чем, понимаешь?

– Понимаю. Ничего, других послушаешь. Светик, жаль мне, если билет пропадёт, ну кто знал, что я под самый Новый год так разболеюсь.

– Вот, вот, а мне зачем эта встреча с незнакомыми людьми?

– Там концерт будет, самодеятельный правда, потом стол с угощениями, потом конкурсы, танцы, Дед Мороз со Снегурочкой…

– Анюта, уступаю тебе только потому, что ты больна, – со вздохом согласилась Света.

На теплоходе, стоящем у берега Москвы-реки на Северном Речном вокзале и превратившимся в оригинальный ресторан, собирались старые знакомые – участники речных круизов по Волге, Оке, Каме, по Ладожскому и Онежскому озёрам, по водохранилищам, шлюзам и каналам, вплоть до Беломорканала и Соловков.

Многие из них не один раз путешествовали по нашим рекам и озёрам, им было что вспомнить и о чём поговорить.

Была суббота, 25 декабря 2010-го года, три часа дня, когда Света вышла из метро Речной вокзал, и до берега Москвы-реки, где стоял теплоход-ресторан, было минут двадцать-тридцать ходьбы.