href="ch2.xhtml#id19" class="a">[12] – произнесла на ходу Лиза с ласковой улыбкой. – И как это вы, моя душа, страдаете в одиночестве?

Худенькая девчушка лет двенадцати подняла заплаканные глаза от книги и в смущении посмотрела на Бельскую.

На девочке было надето форменное коричневое платьице без фартука. Завитые локоны слегка растрепались. На щеках алели яркие пятна, свидетельствующие о долгих и мучительных часах, проведённых в слезах и переживаниях.

Отсутствие фартука и одинокое пребывание в классе словесности с раскрытым Священным Писанием пред ней говорили о наказании за некий проступок. Вряд ли серьёзный. Скорее, простое нарушение порядка, которое требовало нравоучительного примера для остальных.

Лиза отлично знала Юленьку Рубинштейн. Более того, она весь вечер искала именно эту девочку, пока не выяснила, что проказницу настигла суровая кара за её шалости. Юля считалась обожательницей покойной Ольги. Бедняжка переживала неспокойные времена после того, как Оли внезапно не стало. Для девочки подобное оказалось ужасным шоком.

Бельская убедилась, что в классе словесности больше никого нет, и прошла прямо к девочке, чтобы сесть на лавку рядом с ней.

– Bonsoir, mademoiselle Eliza[13], – тоненьким голоском произнесла Юленька Рубинштейн и шмыгнула носом. – Cette fois, j'ai été puni sans aucune raison[14].

– C'est très triste[15], – с пониманием кивнула Лиза. Она протянула руку и ласково погладила девочку по голове, убирая от лица растрепавшиеся кудряшки. – И в чём же вы виноваты, по мнению вашей классной дамы?

Юля вздохнула. Насупилась. Старалась снова не расплакаться.

Бельская достала из кармашка кружевной носовой платочек и протянула его девочке.

– Вот, мой ангел, держите, – она снова ласково улыбнулась. – Так за что же вас наказали, позвольте узнать?

– Я сказала, что наш учитель рисования похож на шимпанзе с картинки из учебника, а другие девочки донесли об этом ему. – Юленька громко высморкалась и буркнула: – Звери. Предательницы. Я ведь просто пошутила.

Лиза тихо засмеялась, а потом наклонилась к девочке и прошептала:

– Но он в самом деле немного похож. Только никому не говорите. Это очень обидное, оскорбительное замечание. Потому вас и наказали, мой свет. Чтоб впредь вы подобного не говорили ни о ком.

– Даже если человек будет похож на свинью? – Юля снова высморкалась.

– Особенно если на свинью.

Они переглянулись и затем украдкой рассмеялись. Так, чтобы их не смогли услышать в коридоре.

Разумеется, Юле Рубинштейн не хватало воспитания, как давно отмечала про себя Лиза. А вот классным дамам недоставало терпения, чтобы вылепить из этого живого, активного ребёнка маленькую мадемуазель. Бельская давно обращала внимание на то, сколь много в Юленьке энергии и задора. Его лишь надлежало направить в нужное русло. Но, увы, в Смольном этим не занимались. Лишь следовали учебной программе. И уделяли чуть больше внимания тем девочкам, чьи родители были щедры в отношении института.

– Платочек оставьте себе. – Лиза с улыбкой покачала головой, когда девочка попыталась вернуть ей мокрый платок. – Но пообещайте мне, Юленька, что более не станете никого называть обидными прозвищами, сравнивать с картинками и позабудете слово «звери» в отношении ваших подружек.

Девочка кивнула, густо покраснев.

Она взглянула на платок в своей руке. На самом уголке была вышита крошечная голубая птичка. Очень милая. Эта птичка явно понравилась маленькой проказнице.

– Merci[16], – смущённо промолвила Юля, а затем вдруг спросила, в удивлении распахнув глаза: – А вы почему здесь? Вас тоже наказали?

– Вовсе нет. – Лиза снова ласково засмеялась. – Я вас искала.

– Меня? – искренне изумилась девочка.

– Именно. – Бельская слегка наклонила голову, внимательно рассматривая Юленьку. – До меня дошли слухи, что на днях вы поссорились со своей одноклассницей, Мариной Киреевской. Да так крепко, что вы до сих пор не разговариваете. Это правда?

Юля насупилась.

– Правда, – нехотя ответила она, а затем добавила: – Марина Аркадьевна несносна.

Лиза с пониманием кивнула, стараясь сдержать невольную улыбку.

Она и сама в детстве так говорила, если ругалась с кем-то из подруг. Теперь же во время её нехитрого расследования в институте и разговоров с другими воспитанницами Бельской удалось выяснить, что до ссоры дошло и у Марины с Юленькой – двух главных обожательниц Танюши и Оли. Другие «кофейные» девочки с удовольствием рассказали Лизе о том, как Марина Аркадьевна поругалась с Юлией Викторовной прямо в их дортуаре так, что даже классная дама на их крики прибежала. Думала, случилось что-то серьёзное. Девочки порой выясняли отношения на почве споров, чей объект обожания лучше. Обычно озорница Рубинштейн доводила тихую Мариночку так, что та бежала жаловаться. Но в тот раз обиженно плакала Юля, а Марина сердилась. Поэтому Лиза и пошла именно к Юленьке в первую очередь.

– Так в чём же причина вашего конфликта, мой ангел? – мягко уточнила Бельская. – Быть может, я смогу как-то помочь вашему горю.

– Всё дело в фотокарточке. – Девочка виновато опустила глаза и принялась красиво складывать влажный платочек, чтобы чем-то занять руки.

– Что за фотокарточка? – продолжала терпеливо расспрашивать Лиза, но Юленькая упрямо молчала, поэтому девушка как можно дружелюбнее добавила: – Julie, mon ange, поделитесь со мною. Быть может, я смогу помочь вашему горю, дабы впредь оно не повторялось.

Юля Рубинштейн колебалась не слишком уж долго. Вероятно, решила, что Бельская и вправду сможет оказать ей помощь.

– Минувшей зимой на Рождество Ольга Николаевна, царствие ей небесное, – девочка торопливо перекрестилась, – подарила мне фотокарточку. – Юля шмыгнула носом и в смущении продолжила: – Она сама спросила, что я хочу в подарок от своей покровительницы, и я сказала, что очень хочу карточку. Ольга Николаевна была так добра, что подарила мне очень красивую. Совсем новенькую. На ней, правда, она была снята не одна, а с вами, Натальей Францевной и покойной Татьяной Александровной, пусть земля ей будет пухом. – Юленька снова перекрестилась. – Но Марине Киреевской так приглянулся этот портрет, что она стала меня умолять отдать его ей. На нём же ведь была и её обожаемая Татьяна Александровна. Марина предлагала поменяться на что-нибудь, но я не захотела. И тогда она уговорила меня делиться: месяц фотография у меня, а месяц – у неё на тумбочке. Но как Ольга Николаевна и Татьяна Александровна погибли, я захотела её насовсем себе забрать, а Марина заупрямилась, что сейчас её очередь. И что она тоже очень скорбит. И начала рыдать, потому что я… ну… забрать фотокарточку силой хотела. Мы её не порвали. Только рамку разбили. Но классная дама так рассердилась, что приказала отдать карточку Марине насовсем. А это несправедливо. Она ведь моя. Подарок для меня одной.

Юля вновь насупилась. Закусила нижнюю губу, будто вот-вот собиралась расплакаться. Её плечи опустились.

Лиза же и