Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Директор сидел на стуле, Катьку посадил напротив себя на диван. Шкура у дивана была холодная и жесткая.
– То Хеллоуин там устроят, то фотовыставку надгробий, то ограду стащат.
Директор посмотрел на дверь. Никого. Но смотрел он так, словно кого-то видел.
Катька икнула. Стакан звонко цокнул по зубам.
– А теперь призраки. Я правильно понимаю?
Катька не собиралась отвечать. Разговор с директором – это все равно что на допросе у врага. Меньше скажешь – дольше проживешь. Но подбородок сам опустился – получился кивок.
– Еще Рыцарь, да? И что же этот Рыцарь? Похищает сердца?
У директора были светлые глаза с почти белыми, невидимыми ресницами. Не ответить этому взгляду было невозможно.
– Желания исполняет, – булькнула Катька. – Кажется.
– Ага.
Директор откинулся на спинку стула. Посидел, что-то разглядывая на потолке.
– Так! – Резко встал. – Ну, о том, что кладбище старое, имеет свою историю, ты, я думаю, знаешь.
Очень захотелось уже куда-нибудь стакан поставить. Тяжелый стал.
– Знаешь ты и про речку Синичку. Сейчас ее забрали в трубы. Цвет воды у нее был неожиданный. Синий. Почему?
Смотрел не на Катьку. Чего на нее смотреть? Понятно, что та отрицательно мотнула головой. Смотрел на цветок. Ему и рассказывал.
– Тебе, конечно, сказали, что речка имела дурную славу, что выше по течению сидели русалки и купали свои волосы, вот вода и стала синей. И каждый, кто воды этой выпьет, утонет.
Самое время было ронять стакан. Про русалок она не слышала. Было только про плохую энергию, оживляющую покойников. Про мертвую воду.
– На самом деле выше по течению стоял красильный цех. Отработанную краску сливали в реку. Видимо, красили в основном в синий цвет, вот вода и стала синей. А про сбежавшую на свидание знаешь?
Белая девушка? И про нее есть легенда?
– Видела это надгробие, да? Там муж и жена похоронены. Умерли они в один год. Вероятно, от одной болезни. Так вот, есть легенда, что жена была неверна мужу, за что он ее и убил. Поэтому и надгробие такое сделал. Убегающая на свидание девушка. Конечно, никто никуда не бегает. Просто ангел в виде девушки выходит из дома. Но некоторые умники говорят, что эту девушку иногда можно встретить на аллеях кладбища. И что бегает она на свидание к рыцарю. Слышала о таком?
– К рыцарю? – прошептала Катька.
– На другой стороне кладбища похоронен рыцарь. У него на надгробии лежит воин с мечом в руке. Этот рыцарь умер, не выполнив обещание.
– Обещание?
– Да, он дал слово защитить девушку, но не смог. Муж убил ее. Тогда она стала являться ему во снах, жаловаться. Дела у рыцаря пошли плохо, он в конце концов разорился и умер. И теперь он обречен вечно искупать свою вину. И будет это делать до тех пор, пока не поступит честно, даст обещание и выполнит его. Но пока все обещания у него не выполняются. – Директор усмехнулся. – Ты же взрослая, понимаешь, что это выдумки? Никто никуда не ходит. Никто не мечтает снять с себя проклятье. Никакая девушка не бегает по ночам на свидание. Это просто кладбище, просто красивые надгробия. Муж и жена, умершие от одной болезни, например чахотки. Она умерла раньше. Он, тоскуя, заказал оригинальную скульптуру. А рыцарь – просто надгробие красивое. Лежит под ним какой-нибудь бюргер с толстым пузом, и все бухгалтерские книги у него в порядке.
Катька, может, и понимала, но сейчас не в силах была отличить, кто что придумывает, от того, что есть на самом деле. Поэтому она глубже сползла в диван и прошептала:
– Но он же убивает за желания, которые исполняет.
– И какое было желание?
Директор это спросил быстро, как будто мимоходом. Катька не успела сообразить, что надо молчать.
– Контрольная по физике.
– Ну, за такое не убивают, – протянул директор. – Максимум переписывать будешь.
Катька попыталась в лице собеседника уловить издевку, поймать улыбку. Но лицо мужчины было беспристрастно.
– Что еще? – устало произнес директор. – Что там опять натворил Каблуков?
Опять?
Теперь Катька успела подумать. А поэтому сначала уточнила:
– А что он натворил до этого?
– Ну, тоже все мистику разводил. Устроил в началке вечер страшилок.
Так вот откуда мелкие в их компании!
– В химической лаборатории что-то взорвал.
Директор поморщился.
Дверь открылась. Люсей оказалась медсестра. Белый халат накинут на плечи.
– А! – Директор обрадовался ее появлению. – Люся. Посмотри девушку и дай ей на пару дней освобождение. Чтобы отдохнула. Нервное перевозбуждение.
Катька поднялась.
Какой молодец Шуз, какой изящный шурум-бурум устроил. Два дня! В школу нельзя, только дома сидеть. Ни тебе кабинета физики, ни походов на кладбище. И все уже знают, что она шизанулась из-за Каблукова. Теперь что бы она ни говорила, в чем бы его ни обвиняла – все будут только смеяться. Влюбилась, мстит.
Четко.
Красиво.
Класс за нее не встанет. Ни Софка, ни Костян… Разве только Ириска… Но она сегодня не пришла.
Захотелось расплакаться. Зареветь в голос, как в детстве. Потому что не на кого больше свалить беду. Никто не возьмет вину на себя. Вину и проклятье.
Медсестра Люся отвела Катьку в медицинский кабинет. Что-то спрашивала, что-то проверяла. Катька отвечала, но вяло. Взяла справку. Пообещала поставить печать у секретарши.
Не пойдет она никуда. У сутулой зубастой секретарши ее ждет директор.
– Что?
С подоконника сорвалась Ириска. Глаза огромные, в карей радужке отражается коридор.
– Ничего! – пожала плечами Катька. – Ты чего к первому уроку не пришла?
– Вот! – Ириска сунула Катьке в карман руку, быстро вынула. Чем-то шуршанула. – Костян передал. У нас физкультура сегодня на улице. Будем в футбол играть. Без разминки.
Катька засопела. Голова стала наливаться тяжестью.
Это надо было остановить. Она больше не могла это терпеть.
Посмотрела на Ириску. Улыбающиеся, почти счастливые глаза. Россыпь конопушек на носу и щеках. Растрепанные по лбу локоны. Если бы не она со своей болтовней!
Прочитав обвинение в глазах подруги, Ириска потупилась.
– А еще говорят, что ты влюбилась в Шуза, – пробормотала она. – Что у всех на глазах кинулась ему на шею. А он тебя куда подальше послал.
Катька поджала губы. В этом тоже была виновата Ириска.
– Чего ты на него орала-то? – спросила Ириска.
– Чтобы не загадал твоей смерти, – буркнула Катька. В школе делать было нечего, можно было одеваться и уходить. – Ты теперь мне должна.