Я пряталась между своей комнатой и кабинетом. Избегая Ксандера, я обеспечила ему поддержку еще двух брендов и поручила своему виртуальному помощнику отвечать за его социальные сети. Мы обсудили новые перспективы по электронной почте, хотя и не общались лично. Я выбросила весь этот инцидент из головы, списав его на то, что у Ксандера временный психоз.

Что еще я могла сделать?

Рассказать Генри — значит подлить масла в огонь. Отношения Ксандера с отцом были в лучшем случае непростыми. Узы этой семьи уже балансировали на грани исчезновения. Джаспер почти не навещал нас, а если я расскажу Генри о Ксандере, это запятнает все, что осталось от их отношений.

Нет.

Я не могла разрушить их союз отца и сына навсегда. Я должна была унести этот грязный секрет с собой в могилу, и гадала, испытывает ли Ксандер такое же желание сохранить его между нами. Или для него это была игра, и он уже похвастался Генри, что соблазнил его жену?

В тот единственный раз, когда я встретила Генри, я приготовилась к конфронтации, но он ошарашил меня, попросив в последнюю минуту организовать новогоднюю вечеринку в честь Ксандера. Затем он сказал:

— Вот контракт Ксандера с НХЛ. Просмотри его.

— Как тебе удалось получить его так быстро?

— Он согласился, чтобы ты представляла его интересы, и я не позволю ему пересмотреть решение. Мне нужно, чтобы ты исправила общественное мнение о его отношениях с семьей. Ты, — продолжил он, тыча в меня пальцем поверх своей тарелки с яичницей с беконом, — проследишь, чтобы все было так же безупречно, как… — Генри прервался, переключив внимание на вилку в своей руке. — …ну, может быть, не как это столовое серебро, — неприязненно сказал он. Даже когда все шло идеально, Генри мог найти изъян. — Проследи, чтобы все приборы были начищены к вечеринке.

В голове промелькнул образ напряженного взгляда его сына в машине. Чувство тревоги усилилось, когда волна чего-то похожего на страх пробежала по моей обнаженной коже.

Он оставил контракт Ксандера с НХЛ на моем туалетном столике. Его репутация в хоккейной среде была безупречной, что позволяло легко работать с ним. Шумиха поднимется только в том случае, если кто-нибудь раструбит о его флирте с мачехой…

Я покачала головой, натягивая платье через голову и разглаживая блестящую шелковую ткань на своих изгибах.

Все будет хорошо. Возможно, все это было серьезным недоразумением — плодом моего воображения, поскольку Ксандер никогда не казался мне импульсивным. Он был таким же гладким и холодным, как каток, на котором он играл.

И это к лучшему, решила я, застегивая золотые серьги от Van Cleef и Arpels Alhambra.

Когда я спустилась по лестнице, отовсюду доносилась музыка. Я наняла струнный квартет, и они играли классические версии лучших хитов, сладкие звуки скрипок пронзали мои барабанные перепонки.

Я обогнула фонтан из шампанского, задержавшись ровно настолько, чтобы убрать отставленный пустой бокал и передать его стоящему рядом официанту. Торопливо пробираясь сквозь толпу, я обменивалась любезностями с незнакомыми людьми, принимая комплименты по поводу еды, музыки и вина.

Внутри меня бушевала буря.

Что бы сказали эти люди, если бы узнали, что я сделала со своим пасынком? Чувство вины терзало мое сердце.

Волна тошноты накатила на меня, и я схватила фужер с шампанским с круглого черного подноса у одного из официантов.

Возможно, Ксандер поддался минутному помешательству, вызванному алкоголем. Также вероятно, что его эмоции были на пределе. Как он мог не обижаться? Его отправили в детскую комнату, как непослушного ребенка, а отец открыто презирал его на каждом шагу.

Все в этом доме ходили по натянутому канату, потому что любая оплошность приводила к гневу Генри. Оставаться счастливым, когда кто-то дышит тебе в затылок и критикует каждое твое действие, было непросто. А когда люди живут под давлением, сдерживаемые эмоции неизбежно вырываются наружу.

То, что произошло, было ошибкой, — решила я, делая еще один долгий глоток шампанского и меняя пустой фужер на наполненный. К третьему бокалу алкоголь поплыл по моим венам.

Черт. Мне нужно было засунуть этот грязный секрет глубоко внутрь себя и сосредоточиться на своем браке. Генри был моим будущим. Это был идеальный вечер, чтобы отпраздновать мою возрожденную надежду на семью, вот только где была моя семья? Где был Генри?

Наконец я мельком увидела его темно-синий костюм. Итальянского покроя, потому что он уменьшал плечи и стройнил. Он двигался в сторону нашего помпезного коридора.

Я попросила персонал установить в этом коридоре башню с шампанским, потому что гости любили делать здесь фотографии для Instagram. Картины украшали обе стороны роскошных стен, наряду с богатыми гобеленами и позолоченными зеркалами. Полированная мраморная плитка и мягкие ковры добавляли очарования, хотя, когда я вошла в пустой коридор, все уже разошлись.

Генри стоял в самом конце. Почувствовав облегчение, я двинулась к нему… и тут же замерла.

Он был не один. Кто-то еще был с ним у башни с шампанского, хотя я не могла разглядеть другого человека, пока не завернула за угол.

Меня словно подталкивали неподвластные мне силы, побуждая сделать решительный шаг и стать свидетельницей сцены под мягким светом, заливающим пространство.

Рядом с ним стояла стройная брюнетка лет двадцати, одетая в прозрачное платье, которое оставляло мало места для воображения. Рука моего мужа лежала у нее на плече, собственнически поигрывая бретелькой ее платья. Я узнала этот жест: он так же непринужденно и суетливо играл с браслетом своих Ролексов, когда ему было скучно.

Он и раньше прикасался к ней подобным образом, — подумала я, чувствуя тошноту.

— … не могу дождаться, когда сниму это с тебя позже, — пробормотал он. — Я подумал, что приберегу бутылку шампанского, чтобы отнести в офис, может быть, сегодня вечером. Я мог бы пить Дом8 прямо с этих больших, идеальных сисек, пока ты…

Кровь в моих венах застыла. Я прочистила горло. Генри и брюнетка дернулись, ее большие, идеальные сиськи подпрыгнули вместе с ними.

— Джордан!? — Генри быстро пришел в себя. — Это моя жена, — сказал он брюнетке, которая все еще шокировано хлопала оленьими глазками. — Я думал, ты занимаешься гостями, детка, — сказал он мне. Он никогда не использовал ласковые слова, если только не косячил.

Я стояла и смотрела на своего мужа с другой женщиной, впиваясь ногтями в кожу.

Мне следовало чувствовать опустошение. После всего, что я сделала, чтобы завоевать любовь мужа, только для того, чтобы остаться еще более изможденной, чем раньше, — это должно было подкосить меня или вызвать