конце концов прожила всю жизнь. Правда, с соснами у неё так и не сложилось: вместо озеленения пришлось заниматься коровниками, элеваторами, машинно-тракторными станциями, – всем этим сельским, колхозным добром, для которого она не одно десятилетие проектировала водоотведение и подъездные дороги.

А в Парке Победы в начале пятидесятых деревья были низкими и совсем ещё тоненькими, и ещё было несколько прудов, в которых купались.

На берегу одного из прудов к ней подсел Аркадий. Чернявый парень с правильными чертами лица. Рубашка в крупную клетку. Будущий отец Сусанниной дочери… Вспомнив про Хелену, Сусанна останавливается и глубоко дышит. Прямо над ней зеленеет разлапистая сосновая ветка. С дочерью у неё не сложилось так же, как и с матерью. Это был какой-то замкнутый круг, проклятье их рода, как и раковая опухоль. В их роду все женщины рожали детей без мужа, не ладили с матерями и, в конце концов, умирали от рака. Хелена, которая даже ни разу не видела своего отца, всегда чувствовала себя здесь чужой. Своей землёй для неё была Финляндия.

− Tytär18, – произносит Сусанна, – Missä olet19?

Ветер чуть колышет сосновую ветку.

“А ты чего не плаваешь?” – начал Аркадий, воткнув лопату в землю.

“Я далеко не уплыву”, – отмахнулась Сусанна, – “Мне и бидон на шею вешать не надо”.

“Блокадница…”, – протянул Аркадий.

Тогда Сусанне почему-то показалось, что он говорил высокомерно, даже немного презрительно. Она решила, что это тоже от всеобщего недостатка любви. Она хотела отмолчаться, но Аркадий перешёл в атаку. И чем сильнее он атаковал, тем всё меньше Сусанна сопротивлялась. Оказалось, он был одним из тех счастливчиков, которые живут в общежитии. Через три дня явился под дверь коммуналки, намереваясь “познакомиться с мамой”. Слава богу, у Сусанны хватило сил и настойчивости его вытолкать. Правда, она тут же выскочила следом за ним. Они пошли в Таврический сад, купили одно мороженое на двоих – как раз дали стипендию, – и снова оказались на берегу пруда.

“Значит, твоя мама так сильно не любит гостей?”

“Особенно непрошеных…”

“Разве я непрошеный?”

Сусанна убрала со лба прилипшую прядь. В тот день было жарко, и она чувствовала, что ей как никогда не хватает воздуха.

“Да она никого не любит, не бери в голову!”

“Даже тебя?”

“Меня прежде всего…”

“А ты её?”

Он атаковал и атаковал. Сусанне казалось, что по ней ведут прицельный огонь, и вот сейчас она превратится в пыль, как разбомбленный дом.

“Зачем жить с человеком, которого не любишь?”

Слова Аркадия звучали, словно вопрос из букваря или какого-нибудь другого “учебника жизни”. Как было объяснить ему, приехавшему из глубокого заволжского тыла, из просторного дома номенклатурщика, что такое – ленинградская коммуналка, в которой десять лет назад сожгли едва ли не всё подчистую для того, чтобы остаться в живых? Сусанна хотела было рассказать, как однажды разбила тарелку, когда мыла на кухне посуду под ледяной водой, но решила, что не стоит. И опять отмалчивалась, уйдя в глухую оборону.

Впрочем, вопрос Аркадия стал неактуален спустя каких-то пару недель: Катри пропала. Однажды она просто не пришла домой. Сусанна поначалу не придала этому большого значения: мало ли куда могло занести её непутёвую мать? В конце концов, она могла напиться и попасть в отделение, что однажды уже случалось. Но на третий день Сусанна отправилась в отделение сама. Правда, на полдороги вернулась, убедив себя в том, что, скорее всего, Катри таки попала в “Большой дом”. Но тогда об этом наверняка знали бы на работе. В её больничке никто ничего не знал. Там сами хватались своей старшей медсестры и убедили Сусанну всё-таки дойти до милиции и сообщить о пропаже человека. Если бы не Аркадий, она бы, наверное, явилась прямиком в “Большой дом” и заявила, что она с матерью заодно, что её тоже надо арестовать, потому что она – финка и у неё есть родственники во вражеской Финляндии.

Посёлок заканчивается, и дорога выходит в поле. Впереди видны строения, напоминающие коровники или что-то подобное. Тётя Пихла, где вы жили? Где стоял ваш дом с тёмно-красными стенами и белыми рамами окон? По какой дороге вы уходили отсюда в тридцать девятом, а затем в сорок четвёртом, когда вас повторно выгнали из своего дома? Как добирались до Элисенваары, туда, где жила ещё одна часть вашего плодовитого рода? Сусанна оборачивается и смотрит на оставшийся за спиной тихий дачный посёлок с разноцветными домами, верандами, сеткой-рабицей… Она часто слышала, что здесь много домов построены на старых финских фундаментах, и такие продаются дороже, потому что фундаменты простоят ещё века.

Pommitus, – произносит она и, постояв несколько мгновений, идёт назад. Там, за железной дорогой, шумит шоссе. Перед глазами у Сусанны вдруг возникает тряпичная кукла Пихла, где-то в дебрях коммуналки у Литейного, на замызганном диване, на холодном полу.

“Подарю Танюше куклу на день рождения”, – соображает она, – “Тряпичную какую-нибудь. Пусть посадит на диван или повесит над кухонным столом…”

Аркадий теперь ночевал в их комнате вместо Катри. Под ними с Сусанной предательски скрипел диван. К Аркадию она прижималась, как к стене подвала во время бомбардировок десятью годами ранее. Соседи косились на них, когда они по утрам выходили на кухню, а “графиня” попыталась было завладеть Сусанниным столом, но была тут же контратакована Аркадием и больше не посягала на чужое. Так они прожили около месяца: вместе втискивались в трамвай и стояли там, внутри, плотно прижатые друг к другу, вместе смотрели в окно на Неву под мостом, на заводские заборы, на бараки, из труб которых по утрам выползал серый дым, вместе шли по аллее между сосен. Одни в огромном всеобщем море нелюбви. Пожалуй, больше никогда Сусанна не была так счастлива, как той осенью. И вот однажды её до смерти напугала “графиня”:

“Приходили из милиции”, – заносчиво сказала она, когда они с Аркадием вернулись из института, – “Спрашивали тебя!”

“Зачем?” – по привычке шепнула Сусанна.

“Я тебе Шерлок Холмс, что ли? Сказали, чтобы ты сегодня была дома. Вечером придут опять!”

“Графиня” хлопнула дверью, скрывшись в своей комнате. Теперь она смотрела на Сусанну как на главного врага. Было понятно, что она положила глаз на её комнату: им с двумя дочерьми полагалась более просторная жилплощадь, и арест соседки теоретически мог в этом помочь. Правда, не факт, что в жилконторе взялись бы помогать жене арестованного врага народа, но надежда ведь умирает последней…

А вечером таки пришёл человек из милиции и сказал, что Катри нашли. За городом, на просёлочной