От такого потока всеобщего внимания Том чувствовал себя неловко. Но еще более неловко ему было оттого, что ему не удавалось соотнести слова Мэтта с реальностью.

— Ты о чем, старина? — спросил он вполголоса, пользуясь легким замешательством присутствующих.

— Как о чем? И вообще — почему «о чем»? О ком! О твоей хорошенькой соседке! Ты ведь уже замутил с ней?

— Том, у тебя роман с соседкой? — поразилась Мэри.

Том не уловил в ее тоне ни нотки ревности. Возможно, ее там и не должно было быть. А может быть — Мэри за несколько лет научилась блестяще скрывать свои истинные чувства. Хотя нет, скрывать истинные чувства — это плохо, это нечестно, а Мэри — светлая душа… Ах, черт подери, он совсем, совсем запутался!

— Да, я же тебе говорил! — охотно подтвердил Мэтт.

— Ты ей говорил?! — Потрясению Тома не было предела.

— Да. Она же просто куколка, разве нет? Откуда это возмущение в твоем тоне?

— Мэтт, у нас ничего нет!

— Да брось! Она же…

— Только попробуй еще раз сказать, что она красавица, — угрожающе предупредил Том.

— А разве это неправда? — обиделся Мэтт.

— Что красавица — правда. И что Эмили моя соседка — тоже правда. Все остальное — досужие домыслы.

— Томми, я слышала, у тебя новая девушка? — уточнила подоспевшая мать Мэри, полная миловидная женщина с девически тугими кудрями.

— Да, они уже вместе живут, — пояснил ее муж, отставной полковник Филипс.

Том едва не взвыл — от внезапно осознанной невозможности переделать этот мир.

— Жить, как мужу с женой, до брака — это грех, — назидательно изрекла бабушка Мэри.

Она была слишком старенькой, чтобы участвовать в суете вокруг упавшей вилки, а потому сидела тут же, на почетном месте… и делала вид, что тихонечко дремлет.

Том встал. Его хватило на то, чтобы вежливо извиниться… и сесть обратно. Если бы он сбежал, то признал бы тем самым, что, во-первых, слаб духом, а во-вторых, что в чем-то виноват, ну и, само собой разумеется, что все домыслы верны.

Когда они с Мэттом остались один на один, Том едва сдержался, чтобы не задушить друга:

— С чего ты взял, что у меня с Эмили что-то есть? Да еще и стал распространять эту сплетню…

— А разве ничего нет? — искренне удивился Мэтт.

— Нет!!!

— Хм… а почему ты тогда ведешь себя, как внезапно остепенившийся семейный человек? Из дома тебя не вытащишь. Вечером посмотреть матч «я не могу, мне нужно встретить Эмили». В субботу «я не могу, мы идем за покупками». Рубашки — белее снега… И ты после всего этого будешь мне говорить, что она просто соседка?

— Да, у нас с ней договор. — Том постарался сохранить остатки спокойствия. Он позже подумает о том, как так получилось, что у Мэтта сложилось подобное впечатление.

Оно ведь чертовски правильное, это впечатление. Все кусочки мозаики Мэтт собрал верно. И только вывод сделал неправильный.

Хотя… может, это Том сделал какой-то неправильный вывод?

— Какой такой договор?

— Она делает женскую работу по дому, я мужскую. Все четко.

— И ты хочешь сказать, что спите вы порознь?

— Естественно. — Том кивнул для убедительности.

— По-моему, ты кому-то хочешь запудрить мозги. Мне, себе или ей, — задумчиво сказал Мэтт. Усмехнулся, покачал головой.

— Думать так недостойно истинного христианина. — Том постарался обратить все в шутку. Обычно Мэтту странно льстила его «непохожесть» на благообразного прихожанина своей церкви.

— Есть вещи, которых настоящие мужчины не делают, — в тон ему отозвался Мэтт.

— Ты о чем?! — Том почувствовал, что лицо вспыхивает от прилившей крови: то ли стыд, то ли гнев.

— О том, что ты, мой друг, влюбился, и это написано у тебя на лбу крупными буквами люминесцентной краской. А еще ты ведешь себя, как школьник, которого уличили в нежной страсти к однокласснице. И это тоже более чем заметно. Ты яришься и отнекиваешься, а потом сидишь с отсутствующим видом. Уже, наверное, пятнадцать раз за последний час вспомнил о своей ненаглядной блондиночке и пожалел, что не остался дома.

Вот уж что правда, то правда!

Том потер лоб рукой. Он ведь на самом деле мыслями все время возвращался к Эмили. Она вроде бы собиралась к родителям. Получился «взаимный выходной». Но он сам боялся себе признаться в том, что ему страшно хотелось бы переиначить все, оказаться дома, пойти с ней за покупками… нет, сначала — погулять в парк, покататься на чертовом колесе, а потом уже — за покупками. К тому же они давно хотели устроить домашний маскарад…

— Ты и правда думаешь, что я влюбился? — спросил он у Мэтта. Вопрос получился донельзя глупым.

— А разве ты так не думаешь? — съехидничал тот.

— Нет.

— Ну и дурак… Говорю тебе на правах лучшего друга, ты же понимаешь. — Мэтт доверительно понизил тон и похлопал Тома по плечу. — Я больше никому об этом не расскажу. И даже, заметь, проявлю деликатность и не стану пытать тебя насчет того, что у вас было, а чего — и это вероятнее — еще не было. Что-что, а это мне, благообразному христианину, точно воспрещено. — Мэтт хитро подмигнул Тому.

Том дал себе слово, что больше никогда, никогда в жизни не поставит себя в ситуацию, где можно почувствовать себя настолько нелепо и неловко.

Но это значит, что многое нужно менять.

Похоже, он пропустил несколько важных моментов, когда нужно было поступить совсем иначе и пустить поезд по другим рельсам.

Во-первых, нужно было при первой же встрече с Эмили плавно перевести разговор от поиска жилья к поиску спутника жизни, превратить деловые переговоры в романтическое свидание — и дальше действовать соответственно: прогулки за руку, цветы, еще больше цветов, откровенные взгляды, поцелуи… Черт, он живет с этой девушкой почти месяц — и еще ни разу ее не поцеловал, не взял за руку! Вечер с объятиями в гостиной не в счет!

Похоже, он и правда ослеп. И оглох. У него умерло две трети нейронов, и оставшиеся не справляются с восприятием информации извне и тем более — с ее обработкой. Иначе и не объяснить его временного умопомрачения. Он решил, что ему не быть с этой женщиной, не важно почему, решил и все. И ему хватило тупого упрямства, чтобы придерживаться этого решения даже тогда, когда все его существо уже готово было взвыть от тягучей тоски по ней.

И он продолжал бы толкать свой поезд в том же самом направлении, даже если бы пришлось каждый час лазить под ледяной душ, если бы не встряска, которую ему устроил Мэтт. Он вел себя, как мальчишка, что и говорить — и на этот раз среагировал тоже, как мальчишка. А ему без малого тридцать — самый подходящий возраст, чтобы стать наконец мужчиной! И плевать на трудности, на истаявший в жалкую лужицу счет в банке, на те двадцать собеседований, где ему отказали, и сто двадцать звонков, не давших результата… Он мужчина, он хочет эту женщину, и он ее добьется! Должен добиться. Потому что она нужна ему. Не на день и не на неделю, на долгое, очень долгое время — Том чувствовал это, и конкретные значения его не интересовали.