— Не смей больше проворачивать это!

— Ха, то есть вам мои мысли читать дозволено на постоянной основе! А мне уже и маленько подслушать нельзя?! — негодую я в ответ.

— Это другое! — рычит он. — Я физически отключиться не могу! А ты вынуждаешь меня!

— Ах вот как! Вам не нравится? И мне не нравится! Договорились! Развод! Причина: не сошлись характерами! — вскакиваю с бревна, и ухожу в сторону леса вместе с кружкой невероятно душистого чая.

ДАМИР

Она ненормальная!

Может и не в клиническом плане, но шизанутая на всю голову!

Ну, кто, в здравом уме, станет пререкаться с Архонтом? Неужели так сложно принять сложившиеся реалии, стать послушной женой... Да просто сесть, куда тебе велят! Я вообще-то тоже рассчитывал позавтракать! Еще и мысли мои подслушивает!

От бешенства взъерошив пятерней волосы, вхожу в дом, только для того, чтобы взять рыболовные снасти, оставшиеся здесь от предыдущего хозяина. Надо же чем-то кормить свою смертную строптивицу, не-то и самому недолго голодным остаться.

Отправляюсь к озеру, фоном слушая трескотню своей «жены», стараясь не вникать, чтобы не раздражаться еще сильнее. Но полностью игнорировать это просто нереально!

Это ужасно. Почему у женщин в головах такой сумбур? Вот она еще продолжает на меня злиться, и тут же корит себя, что я ее «вообще-то» спас, при том, как минимум дважды. Ведь она была «так счастлива», что я пришел за ней в монастырь. Однако тут всплывает мысль, что у меня все же были корыстные мотивы, а значит не такой уж я «благородный рыцарь», каким «пытаюсь казаться».

Хм. А я пытаюсь?

Ну, возможно немного, когда стараюсь сдержать рвущиеся наружу инстинкты.

Это вообще что-то новенькое. Во мне будто еще один зверь проснулся. Только если медведя мне приручить отчасти удалось, то с этой стороной Архонтского темперамента я попросту не знаю, как бороться. «МОЕ, МОЕ, МОЕ!» — бьется необузданное бешенство в голове. Не хочу отпускать ее ни на секунду!

Даже сейчас, иду по лесу, продолжая слушать ее мысли, а самого едва не трясет от желания найти и.

Вот черт. Это будто ломка, которую я никак не могу самостоятельно унять.

Так, спокойно. И куда это подевалась Архонтская бесчувственность, если мне теперь необходимо собирать всю волю в кулак, чтобы остыть.

Дохожу до озера и, опустив снасти в траву опускаюсь на берегу рядом с большим валуном, должным послужить мне неплохим укрытием от солнца. Даже оно сейчас раздражает.

Рыбалка успокаивает... Должна, по крайней мере.

Едва не протягиваю буддистское «ом», закидывая леску в воду. Поймаю немного рыбы, чтобы накормить эту спесивицу, может тогда и контакт удастся наладить.

Хотя, куда там! Я ей чаёк, а она.

А ведь еще и дня наедине не прошло. Сам свихнусь с этой ненормальной!

Выдыхаю шумно, стараясь дышать как можно ровнее.

Вот в чем все дело. Давно позабытые человеческие чувства. Вот чего мне так крышу рвет.

Я уже и не вспомню, когда последний раз злился. А вкупе к пробудившимся эмоциям еще и непокорность миниатюрной смертной. Тогда как за годы бессмертной жизни успел привыкнуть к безропотному подчинению, хотя и не слишком часто старался контактировать с людьми, до последнего десятилетия...

Когда Адена спасла меня от неминуемой смерти, я был, по сути, мальчишкой. Она спрятала меня в тайге. Наши отношения с ней поначалу не заладились. Я требовал, чтобы она либо спасла уж и всю мою семью, либо добивала и меня.

Но Ада не могла выполнить ни одну из моих просьб. Она не позволила мне умереть, лишь поставив свой иллюзорный щит в моем сознании, что отчасти был схож с психологическим барьером, через который я никак не мог пробиться к своей боли.

И ушла.

Навещала время от времени, видимо, желая убедиться, что белоручка царских кровей попросту не помер от голода.

Не помер. Пришлось адаптироваться к новым непривычным условиям. Без прислуги, семьи, и привычного комфорта.

Много позже Ада привезла мне новые документы, сменив в них мое имя, возраст, родословную. И только спустя еще половину моей смертной жизни, когда мне перевалило за тридцать, когда я почти одичал в одиночестве в лесу, и стал время от времени слышать голоса, она. вонзила мне в грудь клинок.

Лезвие сломалось, не оставив на мне ни царапины. Тогда-то она и объяснила мне, кем я теперь являюсь.

Архонт. Могущественнейшее существо в этом мире. А по ее заверениям и не только в этом.

Шутница, чертова. Она всегда была странной.

Поначалу мне казалось, будто она мне в матери набивается. Но, даже блокированная силами Ады боль от утраты семьи, не позволила мне принять ее как родную.

Этот страх я до сих пор помню. Когда на твоих глазах убивают всех, кто тебе дорог. После такого сложно подпустить кого-то близко. Не отпускает ощущение, что это может повториться вновь.

Рвано выдыхаю, наконец осознавая, что именно это ощущение превалировало сегодня, когда я мчался за обезумевшим конем. Я. боялся, что потеряю ее.

Свою семью?

Кажется, я недооценил те корни, что Источник пускает в ледяную душу Архонта. Она не просто особенная девушка. Не просто потенциальная вечная спутница Высшего. Не только сосуд, способный выносить в своем чреве наследника...

Если подумать, все Архонты одиноки. Да, мы, бывает, объединяемся время от времени.

Но на странные причуды друг друга у нас нередко попросту не хватает терпения. Ведь Высшие всегда скучают. Невозможно жить бесконечной жизнью, и каждый день делать абсолютно непохожим на предыдущий. А потому, устав играться с безвольными смертными, Архонты нередко начинают испытывать терпение своих собратьев.

Отсюда и охота на Источники, и борьба за всемирную власть, да и кроме масштабных противостояний, есть местечковые. К примеру, Аид, заскучав, попытался увести Источник нашего Брата. Вот и Ада, очевидно, решила развлечься за мой счет. И таких примеров масса - я наслышан.

Но отчего возникает эта скука смертная, способная толкнуть Высшее существо даже на преступление против своего собрата?

Одиночество.

Каждый из нас в свое время потерял все, что имел. Семью, друзей, даже свой дом.

А тут небольшое смертное тело, к которому ты начинаешь ощущать непреодолимую, буквально противоестественную тягу. И уже не скучно.

Но страшно.

Страшно, что снова потеряешь. Что не сможешь уберечь. А в ней ведь, — хрупкой такой, — средоточие всего разом. Семья. Дом. Эмоции. Тепло.

И ты вроде привык терять. Но постепенно.