одежды тускнели, а прозрачная голубизна глаз темнела, словно море перед грозой.

– Возможно, это не то, что ты хочешь от меня сейчас услышать, – вздохнул Ян. – Но он прав. Законы жнецов жестоки. За их нарушение строго карают. Так что это не каприз и не желание тебя позлить.

– Да знаю я! – рявкнул Оле. – И от этого еще сильнее злюсь. На себя злюсь, понимаешь? За то, что я такая вот эгоистичная скотина и ничего не могу с этим поделать.

– Ну так прекрати на него наседать, – пожал плечами Ян. – Зачем тебе вообще знать, как умрет эта девочка? Ты же не собираешься всерьез жить с ней долго и счастливо?

– Может и собираюсь. Может я ее действительно люблю?

– Не неси чушь, Оле. Она – человек. Даже если ты ей все про себя расскажешь, не факт, что она поймет. Люди боятся чудес, даже если всю жизнь о них мечтали. Стоит им встретиться с чем-то непонятным, как тут же пугаются и просят все отменить. Зря ты ее втягиваешь в свою жизнь, водишь сюда, знакомишь с нами. Людям здесь не место.

– Сказал тот, кто взял человека на работу, – пьяно ухмыльнулся Оле.

– И тот, кто жалеет об этом и не хочет, чтобы другие повторяли его ошибки, – Ян одним глотком допил оставшийся виски и спрятал пустую бутылку под стойку. – К тому же, твой брат заставил меня задуматься кое о чем. Но речь сейчас не обо мне, а о тебе. Хочешь развлекаться с человеческой девочкой – флаг тебе в руки. Но не топи ее в этом болоте. Кстати, все спросить хотел, как вы вообще познакомились?

– Ну она чуть не свалилась с моста в реку, а я подцепил ее зонтом. Потом оказалось, что ей некуда идти и я позвал ее к себе. А там как-то само закрутилось. Чего смеешься?

– Да так, – хрюкнул Ян, – про подцепил зонтом понравилось. А мы с Яной все пытались понять, чем же ты ее так зацепил. Значит тем более не топи, раз однажды уже спас. И подумай хорошенько: может тебе просто нужно быть для кого-то героем, а любовь тут совсем не при чем?

Оле задумался. Он уныло ковырял соломинкой в пустом бокале с остатками растаявшего льда. Потом медленно поднял прилично окосевший взгляд на Яна и спросил:

– У тебя сигареты есть?

– Ты еще и куришь? – усмехнулся Ян.

– Нет, конечно! Я ж с детьми работаю. Им не понравится, если от меня будет нести табаком. Но разок можно. Говорят, нервы успокаивает.

Ян полез под стойку, достал пачку сигарет и пепельницу-черепушку, поставил перед Оле. Сказочник взял начатую пачку, покрутил в руках с удивленным взглядом.

– Это же…

– Ага. Брательник твой забыл, – улыбнулся Ян. – Уже где-то год валяются. Зажигалка внутри.

Оле достал длинную сигарету, пахнущую трубочным табаком с примесью чего-то фруктового (то ли вишня, то ли слива), щелкнул дешевой пластиковой зажигалкой, от души затянулся.

– Господи, ну и дрянь! – прохрипел он, сдерживая кашель. – И как он этим дышит?

– Со временем привыкаешь, – Ян с трудом сдерживал смех. – Становится даже приятно. Это как с кофе: он поначалу тоже кажется невыносимо горькой дрянью.

– Поэтому я пью латте с сиропом, – ухмыльнулся Оле. Вторая затяжка далась ему явно легче. И глаза постепенно возвращали себе привычный оттенок, словно отступала тьма. – А этому идиоту как будто не хватает горечи в жизни. Вот же дурак.

– Раз уж решил пуститься во все тяжкие, может налить тебе чего-нибудь покрепче? – Ян достал очередную бутылку виски.

– Не надо. Иначе меня просто вырубит. А я и так не успеваю ни черта, особенно с появлением Ольки. Столько всего нужно увидеть, в стольких местах побывать.

– Нормальная ситуация для того, кто живет за двоих, – пожал плечами Ян, прикладываясь к бутылке.

– Так заметно, да?

– Не сказал бы, что любой дурак догадается, но понять можно. Я вас уже не первый год почти каждый день вижу. Жнецу неприятно находиться в людных местах, поэтому это делаешь ты. Концерты, фестивали, выставки, прочие тусовки – ты ходишь туда за него, а потом все ему рассказываешь. С твоими способностями и вашей связью, для него это все равно что полное погружение. Он может видеть твоими глазами, слышать твоими ушами, чувствовать твоей кожей, так ведь?

– Знаешь, – Оле аккуратно водрузил остаток сигареты на край пепельницы. Он больше смотрел, чем курил и горка пепла быстро росла на дне черепушки. – Мне иногда кажется, что мы с ним одно целое. Как вы с Яной. Только у вас на двоих одно тело, а у нас на два тела одна… Не знаю, душа, наверное. Я слышал, что с близнецами так часто бывает. Даже у людей.

– Помирись с братом, – отрезал Ян. – Женщины явление преходящее, а вы друг у друга одни.

Оле молча кивнул. Ян бросил взгляд в окно: небо потихоньку светлело, до рассвета оставалось не больше часа.

– Слушай, извини за грубость, – сказал он. – Но шел бы ты домой. Скоро Яна вернется и наступит рассвет. А мне еще нужно успеть доделать кое-что.

– Без проблем, – Оле улыбнулся привычной, по-детски открытой улыбкой. – Давно нужно было меня послать, а не сопли утирать. Только кофе мне на дорожку сделай, пожалуйста. И сиропа побольше. Хватит с меня горечи на сегодня. И это… Не рассказывай никому про этот разговор, ладно? Не хочу, чтобы кто-то знал, что я бываю таким.

– Аналогично, – кивнул Ян. – Пусть это будет нашим маленьким мужским секретом.

Слегка пошатываясь, Оле вышел из бара. Ян проводил его внимательным взглядом, потягивая виски из ополовиненной бутылки. Потом достал из-под стойки склянку и аккуратно высыпал в нее пепел догоревшей сигареты.

– Будем считать, что это «Пепел угасшей ненависти» и надеяться, что она действительно угасла. Не хотел бы я еще раз увидеть такого Оле, – и он вычеркнул из списка еще один ингредиент для зелья.

Глава 24

Февраль. Наши дни.

С пляжа Яна возвращалась в предрассветных сумерках. Шла привычным маршрутом в лиловом мареве, глядя по сторонам глазами любопытного туриста. Словно видела Город впервые и старалась не упустить ни одной подробности. Город с удовольствием поддерживал эту нехитрую игру. Охотно выставлял напоказ свои спрятанные сокровища, трещинами на асфальте чертил секретный маршрут в «самое замечательное место на Земле», семафорил витринами магазинчиков и окликал перезвоном дверных колокольчиков.

Теплый стаканчик из круглосуточной кофейни на набережной заботливо грел покрасневшие на морском ветру пальцы, ласково гладил ладони черной бархатистой бумагой, словно мягким шарфом укутывал ароматом кофе с корицей и яблочным сиропом.