— Кто это сделал? — спросил я.

— Духи реки, — ответил Найтингейл. — Оставайтесь здесь, я посмотрю, что там дальше.

С реки снова послышался смех. Потом, метрах в трех от меня, не больше, послышалось: «О, черт!». Голос был женский и, судя по выговору, принадлежал коренной жительнице Лондона. Затем я услышал скрежет рвущегося металла.

Я бросился вперед. Берег здесь был пологим и скользким и еще не обвалился в воду только благодаря корням деревьев и бетонным опорам. Подойдя к самой воде, я услышал всплеск и, направив фонарик на звук, как раз успел увидеть мелькнувшее тело — гибкое, обтекаемое. Оно мелькнуло и исчезло в глубине. Я бы решил, что это выдра, но не настолько глуп, чтобы думать, что бывают выдры без шерсти и размером с человека. Прямо у себя под ногами я заметил квадратную клетку из мелкоячеистой сетки — как потом выяснилось, такие использовались здесь против эрозии почвы. Одна ее стенка была прорвана.

Найтингейл вернулся ни с чем. Он сказал, что теперь нам надо дождаться, пока прибудет пожарный катер и возьмет сгоревшую лодку на буксир. Я спросил его, существуют ли, например, русалки.

— Это была не русалка, — ответил он.

— Так, значит, русалки существуют, — заключил я.

— Сосредоточьтесь, Питер, — сказал наставник, — не все сразу.

— А что это было, дух реки? — не унимался я.

— Genii locorum, — ответил он. — Духи этого места, если хотите — богини реки.

Но не сама богиня Темзы, как он мне объяснил. Ее участие в конфликте, сказал он, означало бы серьезное нарушение соглашения. Я спросил, то ли это самое «соглашение» или, может, еще какое-нибудь.

— Существует масса разных соглашений, — сказал Найтингейл. — И немалая часть нашей работы — следить, чтобы эти соглашения никто не нарушал.

— Так, значит, существует еще богиня самой реки? — спросил я.

— Да, Мать Темза, — терпеливо пояснил мой наставник. — Еще есть бог реки — Отец Темза.

— Они родственники?

— Нет, — ответил Найтингейл, — в этом-то отчасти и сложность.

— А они правда боги?

— Теологическая сторона этого вопроса меня никогда не интересовала, — сказал Найтингейл. — Они существуют, обладают силой и способны нарушить общественный порядок — соответственно, попадают в поле зрения полиции.

Луч поискового прожектора вдруг прорезал темноту. Скользнул по темной реке раз, другой — и в конце концов замер, остановившись на сгоревшем остове лодки. Это прибыли представители Лондонской службы пожаротушения. Я чувствовал запах дизельного топлива. Пожарный катер медленно, осторожно приближался к сгоревшей лодке, люди в желтых шлемах ждали на палубе, держа наготове шланги и шлюпочные крюки. В свете прожектора стало видно, что верхняя часть моторки почти полностью выгорела. Однако еще можно было различить, что корпус ее выкрашен в красный цвет, с черной полосой по краю. Я слышал голоса пожарных — они перебрались на палубу, чтобы ликвидировать возможные источники возгорания. Обыденность этих действий странным образом успокоила меня и одновременно навела на следующую мысль: мы с Найтингейлом вытряхнулись из постелей, сели в «Ягуар» и помчались на запад до того, как стало известно, что этот случай — не просто стандартные последствия вечера пятницы.

— Как вы узнали, что это происшествие по нашей части? — спросил я.

— У меня есть свои источники, — отозвался инспектор.

Вскоре приехала одна из Ричмондских групп быстрого реагирования, а с ними и дежурный инспектор. Далее последовал чемпионат по формальностям, необходимым каждой стороне, чтобы продемонстрировать свою добросовестность. Ричмонд выиграл по очкам — но только потому, что у них был термос с горячим кофе. Найтингейл был краток. Он сказал, что произошла драка между группами молодежи. Несколько подростков ИК-1, разумеется, пьяных, украли лодку, поплыли на ней от шлюза Теддингтон, а потом устроили драку с группой подростков ИК-3, в числе которых были и девушки. Потом ИК-3 сбежали, но компания из Теддингтона случайно подожгла собственную лодку, и поэтому они, попрыгав за борт, тоже скрылись — по набережной, вдоль Темзы. Все согласно покивали: в большом городе в ночь с пятницы на субботу такое действительно случается сплошь и рядом. Найтингейл заявил, что он уверен: никто не утонул, но дежурный инспектор Ричмондского участка все же решила на всякий случай вызвать поисково-спасательную группу.

Пометив таким образом каждый свое бюрократическое дерево, инспекторы распрощались.

Мы развернулись и поехали обратно в сторону Ричмонда, но неподалеку от моста остановились. До рассвета оставалось еще около часа, и, поднимаясь вслед за Найтингейлом к железным воротам, я глянул на дорогу, по которой нам предстояло проехать. Она проходила через городские сады, спускавшиеся к самой реке. Впереди разливался мягкий рыжеватый свет — его источником был фонарь-молния, висевший на одной из нижних веток огромного платана. В его свете был виден ряд арок красного кирпича, прорезанных в насыпи, по верху которой шла дорога. Внутри этих рукотворных пещер я заметил спальные мешки, картонные коробки и ворох старых газет.

— Я должен переговорить с этим троллем, — заявил Найтингейл.

— Сэр, — проговорил я, — я думал, нам следует называть таких субъектов бомжами.

— В данном случае — нет, — возразил инспектор. — Он действительно тролль.

Под одной из арок возникло какое-то движение. Мелькнуло бледное лицо, грязные взлохмаченные волосы, неопрятные многослойные лохмотья, призванные защищать от зимней стужи. На мой взгляд — самый натуральный бомж.

— Тролль? Настоящий? — спросил я.

— Его зовут Натаниэль, — сказал Найтингейл, — раньше он спал под мостом Хангерфорд.

— А почему сюда перебрался?

— Очевидно, предпочитает пригород.

Пригородный тролль, подумал я. Ничего особенного.

— Вот он, ваш нюхач, я угадал? — спросил я. — Это была его наводка?

— Успехи полицейского — это успехи его осведомителей, — проговорил Найтингейл.

Я не стал пояснять, что в наши дни эта служба называется Секретный информационный отдел.

— Не подходите слишком близко, — предупредил наставник, — он вас пока не знает.

Натаниэль юркнул обратно в свое логово. Найтингейл подошел и вежливо остановился у самого входа в троллью пещеру. Я принялся притопывать на месте и дышать на ладони, потому что надеть под пальто форменный свитер у меня ума не хватило, но даже и в противном случае после трех часов у реки февральской ночью я бы задубел до смерти. Если б я не был так поглощен попытками согреть ладони под мышками, то давно бы уже заметил, что меня разглядывают. Хотя нет — наверное, я бы этого вообще не заметил, если бы перед этим не тренировался в течение двух недель отличать вестигии от банальной паранойи.

Это началось как внезапное смущение, словно краска бросилась в лицо. Как на новогодней вечеринке в восьмом классе, когда Рона Танг пересекла нейтральную зону танцпола, подошла ко мне и недвусмысленно дала понять, что Фанми Аджайи хочет потанцевать со мной, а поди потанцуй, когда компания девчонок не отрываясь следит за тобой в процессе, как сговорились. Вот и теперь я кожей чувствовал чей-то взгляд — пристальный, насмешливый, дерзкий, совсем как тогда. Я рефлекторно обернулся, но сзади никого не было. Только фонари все так же освещали пустое шоссе. Мне почудилось легкое дуновение ветерка у щеки, словно чье-то теплое дыхание. И внезапно нахлынуло ощущение теплого солнечного света, я как будто почувствовал запах скошенной травы и паленой шерсти. Развернувшись к реке лицом, я стал всматриваться в нее, и на миг мне почудилось какое-то движение, вроде бы мелькнуло чье-то лицо… или просто показалось…