никто и родом ниоткуда, я Перельман-прозрение и захлебываюсь океаном истины. Мне просто-напросто необходим маленький остров моего языка, моя родинка на губе, иначе меня просто не будет (как не будет моей родины – ибо многие захотят решить свои проблемы за её счет, пока она будет искать истины вселенской).

Но я сам определяю моё «хочу».

Сегодня «после разносолов не хочу харчей»

Сегодня, когда я побывал-таки Перельманом, единым во многих реинкарнациях, я знаю, что такое быть – с прошлыми своими желаниями, но – с будущими своими возможностями: ничего хорошего из этого не выйдет.

Выйдет компьютерная игра, в которой всё будет взаправду.

Взаправду будут сжигать заживо. Играя – будут взаправду будут лгать, например, что в Одессе жертвы сами себе сожгли а в Луганске и Донецке сами себя обстреляли

Кстати, с точки зрения истины (которая – якобы выше родины) это действительно может быт именно так:

Не спасешься от бури кровавой, Что земным уготовила твердь. Но молчи: несравненное право Самому выбирать себе смерть.

Сожженные сами выбрали свои жизнь и смерть. Каждый сам отвечает за свои решения. Так оно обстоит с точки зрения истины.

Или мы позволим себе маленькое милосердие к решениям маленького человека? Но это все очевидно и неинтересно. Интересно другое: человеческие отношения, вечные темы.

Эти вечные темы и есть маленькая родина человека: человек живет, отвечая за то, что истинное «его», и не дело людей решать: что выше, истина или родина.

Какого ребенка спасать из пожара: своего или чужого.

Вынести из огня (предположим) Мону Лизу или описавшегося от страха младенца. Человек всегда выбирает не истину, а свою родину. Даже если он вынесет Мону Лизу и оставит младенца сгорать.

Разве что тогда он не человек.

И если уж эта самая виртуальная игра напоминает игры полов, то отчего бы не довести эти игры до экзистанса, до абсурда, тем самым доказав, что абсурд – наиболее жизнестоек, итак: Перельман вместе с мальчиком (вцепившемся в его руку) пошел себе от ресторана по Невскому в сторону Гостиного двора.

Идти было далеко, предстояло пересечь Литейный проспект, а потом и чижик-пыжик-Фонтанку. Поэтому весь Перельман был поглощён телодвижением: демон-стрировал свою привязанность к телу, чувствовал в ладони ладошку мальца и переступал ногами (как переступают богами), то есть являл собой маленького демиурга.

Это такое человеческое, слишком человеческое ощущение!

Отведайте и станете как боги.

Идти было далеко.

Он задумался о Хельге. Вернуть её было просто. Стоило только дать ей – «её» желанное. Стоило только позволить душе своей у монитора легко-мысленно двинуть стрелку курсора, и легкие мысли на полотне мироздания тотчас выпишут желаемое изображение: тебе даже покажется, что жизнь стала легкой.

– Сделано!

Ты хочешь, чтобы Хельга получила своё? Ну так (сам) – получи её всю! Нельзя получить, не отдав.

Перельман (с мальцом) – пошли мимо клодтовых коней на Аничковом мосту через Фонтанку, а на мониторе (вновь) – душа Перельмана узрела древние Афины (ну не нынешние же Киев-Луганск-или-Одессу ей сейчас лицезреть), и вот что она увидала:

«Однажды Эзоп-Перельман, оставшись один, задрал себе подол и взял в руку одну свою штуку (словно бы мышь, чтобы двигаться по монитору). Тут вдруг входит жена Ксанфа и спрашивает:

– Эзоп, что это у тебя?

– Дело делаю, – говорит Эзоп, – полезное для здоровья и для желудка.

А она увидела, какая у него эта штука здоровая да крепкая, и взыграла в ней кровь: даже про уродство его забыла думать.

– Слушай, Эзоп, – говорит, – сделай то, о чём я тебя попрошу, и увидишь, что будет тебе слаще, чем хозяину.

– Ты же знаешь, – отвечает Эзоп, – как проведает про то хозяин, достанется тогда мне, и поделом.

А она смеется и говорит:

– Удовольствуй меня десять раз – получишь плащ.

– Побожись, – требует Эзоп.

А она до того распалилась, что взяла и побожилась (да и как ей было не по-божиться, женщина – жизнь, то есть инструмент божественного), и Эзоп поверил, да и хотелось ему отомстить хозяину.

Вот удовольствовал он её девять раз и говорит:

– Хозяйка, больше не могу!

А она, испытав его силу:

– Десять раз, – говорит, – а не то ничего не получишь!

(вот так и ты, человече-Перельман, возжелав исполнений, сколь много и долго будешь перебирать эти бусины четок, что нанизаны на душу твою? А столь много и долго, насколько люблю или же не люблю!)

Поднатужился Эзоп в десятый раз и попал, да не туда. Но говорит:

– Давай плащ, а не то пожалуюсь хозяину!

А она ему:

– Я тебе позволила моё поле вспахать, а ты на межу заехал и на соседнее попал! Давай ещё раз и получай плащ!

Тут пришёл домой Ксанф, Эзоп ему и говорит:

– Рассуди меня, хозяин, с твоею хозяйкой!

– В чём дело? – спрашивает Ксанф.

– Слушай, хозяин, – говорит Эзоп. – пошли мы с твоей хозяйкой в сад, и увидела она яблоню, всю в яблоках. Посмотрела она на ветку, захотелось ей яблочка, и говорит она мне: «Коли запустишь камнем и стряхнёшь мне десять яблок, я тебе плащ подарю». Запустил я камнем и стряхнул ровно десять, да одно из них в навоз упало. А теперь она не хочет мне плащ давать. Хозяйка это слышит и говорит мужу:

– Конечно: я-то получила только девять, а то, которое в навозе, не в счёт. Пусть он ещё раз бросит камень и ещё одно мне стряхнёт, тогда дам ему плащ.

– Да яблочко-то ещё не вызрело, – отвечает Эзоп.

Ксанф выслушал обоих, приказал дать Эзопу плащ и говорит:

– Ступай, Эзоп, сейчас на рынок, а то мне невмоготу; потом стряхнёшь то яблоко и отдашь хозяйке.

– Непременно, муженёк, – говорит хозяйка, – только ты сам не тряси, пуская Эзоп стряхнёт, а я тогда