— За последнее время ты прекрасно себя показал, — продолжает мэр, не обращая на мои картинки никакого внимания. — Я знаю, тебе было очень тяжело: ты не знал, что с Виолой и как себя следует вести, чтобы не причинить ей вред. — Его голос гудит у меня в голове, что-то выискивая. — Однако ты много работал. И даже успел благотворно повлиять на Дэвида.

Я ничего не могу с собой поделать: в голове невольно рисуется, как я превращаю Дейви Прентисса в кровавую кашу.

Мэр Прентисс невозмутимо говорит:

— В благодарность я решил сделать тебе два запоздалых подарка ко дню рождения.

Мой Шум радостно взметается.

— Встреча с Виолой?

Он улыбается, словно ожидал такой реакции:

— Нет, но вот что я тебе обещаю: в день, когда ты сможешь искренне мне поверить, Тодд, когда ты в самом деле поймешь, что я хочу только блага этому городу и блага тебе, в этот самый день ты убедишься, что мне в самом деле можно доверять.

Я слышу собственное частое дыхание. Что ж, он почти признался, что с Виолой все в порядке.

— Первый подарок ты заслужил сам, — говорит мэр Прентисс. — Начиная с завтрашнего дня у тебя будет новая работа. По-прежнему с нашими друзьями спэклами, но ответственности у тебя станет намного больше. — Он снова пристально смотрит мне в глаза. — Это очень перспективная работа, Тодд.

— Чтобы в будущем я мог вести за собой людей? — спрашиваю я чуть язвительней, чем ему бы хотелось.

— Вот именно.

— Ну, а второй подарок? — Я все еще надеюсь, что мне позволят увидеться с Виолой.

— Второй мой подарок, Тодд, заключается вот в чем: лекарство у тебя под носом, только руку протяни, — он показывает на ящики, — но ты не получишь ни одной пилюли.

Я кривлю губы:

— Чего?

Мэр Прентисс уже идет к двери, словно наш разговор окончен.

И в тот самый миг, когда он проходит мимо…

Я — круг, круг — это я.

Фраза звенит у меня в голове, доносится прямо из сердцевины моей души.

Я подпрыгиваю от неожиданности.

— Почему я вас слышу, вы ведь приняли лекарство? — вопрошаю я.

Он только хитро улыбается и исчезает за дверью, оставляя меня в одиночестве.

Вот вам и запоздалое поздравление.

Я — Тодд Хьюитт, думаю я, лежа ночью в кровати и глазея в темноту. Я — Тодд Хьюитт, четыре дня назад я стал мужчиной.

Но ничего не изменилось.

Столько шел к этой дате, столько мечтал, придавал ей столько значения, но вот этот день наступил — а я остался прежним клятым Тоддом Хьюиттом, беспомощным и никчемным. Даже себе помочь не могу, а Виоле и подавно.

Тодд Хьюитт, черт возьми.

Пока я так лежу, а рядом храпит мэр Леджер, где-то далеко в ночи раздается едва слышный хлопок: какой-нибудь солдат, наверно, сдуру выстрелил неизвестно во что (или в кого). И тут до меня доходит.

Тут-то я понимаю, что просто терпеть и выживать — недостаточно.

Мало существовать, надо жить.

Мною будут управлять до тех пор, пока я сам им разрешаю.

А она может быть где-то там…

Она там сейчас.

И я ее найду…

Как только мне представится такой шанс, я его не упущу…

И когда я найду Виолу…

Вдруг я замечаю, что мэр Леджер больше не храпит.

— Хотели что-то сказать? — громко спрашиваю я темноту.

Но храп раздается снова, и Шум у мэра по-прежнему серый и расплывчатый. Неужто мне почудилось?

[Виола]

— Это ужасно. Мою скорбь не передать словами.

Я отказываюсь принимать чашку корнеплодного кофе из его рук.

— Прошу тебя, Виола. — Он все равно протягивает ее мне.

Я беру. Руки у меня трясутся.

Трясутся со вчерашней ночи.

С той страшной секунды, когда она упала.

Сначала на колени, потом на бок — прямо на гравий, а глаза у нее были открыты.

Открыты, но уже ничего не видели.

Она умерла прямо у меня на глазах.

— Сержанта Хаммара ждет наказание. — Мэр садится напротив меня. — Поверь мне, я ни при каких обстоятельствах не мог отдать ему такой приказ, он действовал из личных побуждений.

— Он ее убил, — выдавливаю я едва слышно.

Сержант Хаммар притащил меня в лечебный дом, забарабанил в дверь прикладом винтовки, перебудил всех и велел забрать труп Мэдди.

Я не могла ни говорить, ни плакать.

Остальные ученицы и целительницы от меня отвернулись. Даже госпожа Койл не смотрела мне в глаза.

Что ты натворила и зачем? Куда ты ее потащила?

Сегодня утром мэр Прентисс пригласил меня в собор, в свой дом — и дом Божий.

Вот теперь меня точно будут сторониться.

— Прости, Виола, — говорит он. — У некоторых мужчин Прентисстауна — старого Прентисстауна — остались затаенные обиды на женщин. — Он замечает ужас в моих глазах. — То, что ты якобы знаешь об истории моего города, — неправда.

Я все еще глазею на него.

Он вздыхает:

— Война со спэклами коснулась и Прентисстауна, дитя. Это было страшное время, и люди — мужчины и женщины — вместе боролись за свои жизни. — Он сцепляет две ладони в треугольник. Голос у него по-прежнему спокойный и мягкий. — Но на нашем маленьком форпосте, хоть мы и одерживали победу, начались… разногласия. Между мужчинами и женщинами.

— Ну-ну.

— Они создали собственную армию, Виола. Они не доверяли мужчинам, чьи мысли могли читать, и потому откололись. Мы хотели их вразумить, но они требовали войны — и в конечном итоге ее получили. — Он выпрямляется и с грустью смотрит на меня. — Женская армия — это все-таки армия. Они были вооружены и хотели нас убить.

Я слышу собственное дыхание.

— Вы убили всех до единой.

— Я — нет. В сражениях погибло немало женщин, а остальные, увидев, что победы им не видать, распространили по Новому свету страшный слух о мужчинах Прентисстауна и покончили с собой. Выжившие мужчины были обречены.

— Я вам не верю. Бен рассказывал нам совсем другую версию событий. Все было не так.

— Виола, я видел это собственными глазами и помню все куда яснее, чем хотел бы. — Он ловит мой взгляд. — Я сделаю все возможное, чтобы история не повторилась. Ты меня понимаешь?

Мое сердце уходит в пятки, и я, не в состоянии взять себя в руки, начинаю плакать. Я вспоминаю, как принесли труп Мэдди и госпожа Койл настояла, чтобы я помогала готовить его к похоронам — так я должна была лучше усвоить, какую цену заплатил лечебный дом за мою попытку разыскать башню.