любом случае лишь скромным вкладом в эту битву двух колоссов: Германии и России. Да и немецкое командование не раз подчеркивало свое превосходство, считая нас, союзников, второстепенными участниками. Такое отношение наблюдалось и в общении, и в распределении снабжения войск.

Но, несмотря на все это, в Риме готовилась АРМИР[46].

Самым странным казалось то, что такие приготовления держались в секрете от собственного командующего Экспедиционным корпусом в России, а ведь я, как никто другой знающий проблемы и специфику участия в восточных операциях, мог оказывать весьма ценные консультации. Когда новость о создании новой армии стала очевидным фактом из-за несдержанности офицеров, прибывающих из Италии, я направил по официальным каналам письмо начальнику Генерального штаба маршалу Каваллеро с просьбой, по крайней мере, подтвердить те слухи, которые доходили до меня в виде слов „говорят“, „кажется“ и т. д. Ответ мне доставил один высший офицер, только что назначенный в К. С. И. Р., но он опять начал говорить о ситуации в целом, ускользая от главного вопроса об АРМИР, что характерно для человеческой натуры. Это только подтвердило во мне уверенность в моих догадках. В марте генерала Бильо, интенданта К. С. И. Р., вызвали в Рим. Он вернулся в конце апреля. От него я уже точно узнал о подготовке новых соединений для Восточного фронта.

Еще раз подчеркиваю, что инициатива в этом вопросе исходила лично от Муссолини. Он вел переговоры с немцами через Чиано, игнорируя все возражения нашего Верховного командования.

Приведу текст записки, датированной 23 октября 1941 года:

„Поскольку Дуче выразил намерение послать новые соединения на русский фронт весной 1942 года, начальник Генерального штаба изучил вопрос и представил 22 октября Дуче следующие соображения и предложения. Посылка частей зависит от:

– выполнения программы усиления армии к весне 1942 года;

– спокойной ситуации, как на Балканах, так и на Западном фронте.

Допустив эти последние предположения, мы сможем дать максимум 6 дивизий, взяв их с западной границы и из центрального резерва. Эти дивизии могут быть полностью укомплектованы личным составом и техникой. Однако, они:

– не смогут получить противотанковой и зенитной артиллерии, помимо той, что имеется в частях, находящихся на русском фронте;

– не будут снабжены автотранспортом (его предоставит позже Германское командование)“.

Вызывает недоумение, почему Верховное командование не обращало внимания на североафриканский театр военных действий, ведь это направление являлось более важным для Италии. Как они собирались отправить на русский фронт армию, толком не подумав о ее вооружении и эффективности, без противотанковых и зенитных подразделений и собственного автотранспорта?

В дневнике Каваллеро от 6 июня 1942 года записано (речь идет о приезде генерала Фасси в штаб 8-й армии): «…генерал Фасси мне доставил поток следующих аргументов от Его превосходительства Гарибольди… Трудности, с которыми столкнулось командование 8-й армии, во многом зависят от немецкого командования; следует более правильно использовать армию, несмотря на массу существующих недостатков и скрытых проблем».

Я ощущал и предвидел такое легкомысленное поведение Рима, и через свои многочисленные рапорты и донесения старался предостеречь командование от недальновидных поступков на восточном театре военных действий, подчеркивая трудности русской зимы и особое упорство неприятеля. Но меня обвинили в том, что я, как командующий К. С. И. Р., сгущаю краски для повышения собственного престижа и восхваления личных заслуг, хотя я, напротив, говорил правду в интересах страны и ее армии!

20 мая 1942 года я воспользовался периодом абсолютного затишья в нашем секторе (новое большое наступление К. С. И. Р. начиналось только в июле) и прибыл в Италию на несколько дней. Верховное командование вызвало меня в Рим на 30 мая. Меня встретил генерал Мальи, сообщив мне, что прием назначен во Дворце Венеции. В эти дни маршал Каваллеро болел, но сразу пригласил меня прибыть для встречи в его доме. Начальнику Генерального штаба я подробно описал положение в покинутой России и ситуацию в К. С. И. Р. Мы поговорили о 8-й армии, которая уже находилась в пути на русский фронт. Я еще раз напомнил начальнику Генерального штаба, что мои предложения, направленные во время прошедшей зимы по поводу усиления К. С. И. Р. двумя дивизиями, остались без ответа. Эти дивизии могли пригодиться при возобновлении весенних оперативных мероприятий для замены дивизий «Пасубио» и «Торино»: «…будет еще лучше, если дивизии „Пасубио“ и „Торино“ отправить на Родину после летне-осенней кампании. Люди, пережившие зиму в России, только с большими трудностями смогут выдержать вторую». Каваллеро ответил своим обычным тоном, не терпящем возражений: «После первой зимы все военнослужащие, постоянно находившиеся в России до 31 декабря, будут заменены». «Это уже кое-что, – ответил я, – но, индивидуальные замены не решат проблему, пока существует общий тяжелый кризис в дивизиях».

Мои предложения сводились к тому, чтобы держать в России только один усиленный армейский корпус и не совершать роковую ошибку, посылая целую армию. Каваллеро коротко ответил на мои аргументы: «Решение окончательно принято Дуче по политическим соображениям и обсуждать его бесполезно».

Каваллеро, как человек интеллигентный и проницательный, скорее всего понимал, чем может закончиться эта очередная авантюра, и, возможно, внутренне поддерживал мою точку зрения, но открыто противостоять решениям свыше он не смог или не захотел. Когда стало известно, что Муссолини решил отправить армию, он отошел от собственных позиций, забывая, что на плечах начальника Генерального штаба лежит тяжелый груз личной ответственности.

Утром 2 июня генерал Мальи проводил меня во Дворец Венеции. Муссолини принял меня, демонстрируя свою сдержанность. Беседа была короткой. Он похвалил К. С. И. Р. и меня, как командующего корпусом: «На таком важном театре военных действий вы и ваши войска высоко держали честь Италии и итальянской Армии. Я уверен, что К. С. И. Р., включенный в 8-ю Армию, станет примером для других армейских корпусов». На прощанье мы снова поговорили о К. С. И. Р. и о русском фронте. Когда я вернулся в гостиницу, то нашел еще одно приглашение на следующую встречу в 18:00 того же дня.

Теперь Муссолини встретил меня очень сердечно, что не вписывалось в картину утреннего сдержанного поведения. Мы говорили один на один в его рабочем кабинете и остановились на наиболее интересных моментах моего «Обзора германской политики на Украине».

Муссолини с большим подъемом повторил утренние восхваления К. С. И. Р., добавив: «Вы добились уважения немцев, и они оценили ваши действия. Я думаю, вам стоит остаться в штабе 8-й армии. Это решение будет логичным, после того, что уже сделано». Я не удержался и выразил свое недовольство, так как меня совершенно не ставили в курс дела по поводу создания