Они забрали меня хотя я сопротивлялась я пыталась убежать укол в бедро туман в голове и Уэлч склоняется надо мной

Мне очень жаль говорит она и хуже всего то хуже всего то что она кажется не врет

Я замечаю что-то голубое в комнате — зрение вернулось в норму, мир обрел четкие контуры. Я едва успеваю оглядеться и проверить капельницу (пустая), как занавеска с шорохом отходит в сторону, а потом кто-то заходит за нее и встает у изножья кровати. Это женщина в костюме как у Тедди. В руках у нее узорчатая больничная сорочка.

— Здравствуй, — говорит она. Судя по тону, она улыбается. — Тебе пора переодеться.

Она отстегивает все мои ремни и помогает мне встать. От слабости у меня трясутся ноги, так что она раздевает меня; ее неповоротливые пальцы медленно расстегивают пуговицы рубашки и расшнуровывают ботинки. Секунду я дрожу в лифчике и трусах, а она во все глаза смотрит на меня, на мою спину, где сквозь кожу проступает второй позвоночник, а потом меня накрывает сорочка. У меня нет сил даже поднять руки и просунуть их в рукава. Ей приходится сделать это за меня.

Костюм на ней плотный, как у Тедди. Резиновый и жесткий. Видимо, потому, что они боятся меня — моей болезни. Но у ее костюма нет воротника, и я вижу, как пульсирует на шее жилка. Я могу считать ее пульс — раз, два, — и от этого становится немного легче.

— Все в порядке? — спрашивает женщина, застегивая ремни обратно. — Тебе удобно?

Я открываю рот, но она кладет мне на губы палец в перчатке.

— Давай пока ограничимся жестами. Тедди говорит, что у вас были небольшие проблемы с речью.

Она отдергивает занавеску чуть сильнее, и я вижу раковину, встроенную в столешницу у стены. Это не похоже на больницу. Есть в этом что-то тоскливое и обыденное. Как кухня в задней части храма или комната отдыха в офисном здании.

Женщина наливает воду в пластиковый стакан и держит его у моих губ, пока я не делаю глоток.

— Мы достанем тебе письменные принадлежности, — говорит она. — А пока отдыхай. Тебе столько пришлось пережить.

Я допиваю воду. Она выбрасывает стаканчик в мусорную корзину у изножья кровати и подходит ближе.

— Доктор Паретта, — говорит она, склонившись надо мной с правой стороны. — Могу я называть тебя Байетт? Или ты предпочтешь что-то другое? Может, прозвище?

Я мотаю головой.

— Значит, Байетт. Хорошо. Сейчас немного пощиплет.

Я не вижу, что она делает. Обзор загораживает ее складчатый костюм. Но когда она отходит, я вижу у нее в руках пузырек с кровью. Она подносит его к лампе. Прищуривается, словно понимает, что происходит внутри, а потом поднимает с пола у кровати небольшой холодильный контейнер и укладывает пузырек рядом с еще одним. На нем написано «РАКС» и что-то еще, но она закрывает контейнер, прежде чем я успеваю прочесть остальное.

— И последнее, пока я не забыла. А потом я тебя оставлю, и ты сможешь поспать.

Она берет мою руку, сжимает мне пальцы в кулак и наклоняет кисть так, чтобы я чувствовала каркас кровати. На нем круглая выпуклая кнопка.

— Это кнопка вызова. На случай, если боль станет слишком сильной или тебе что-то понадобится. Чувствуешь ее?

Я киваю. Она смотрит на меня, а потом выпрямляется. Выжидает еще пару секунд.

— Ты помнишь, как меня зовут?

Я разжимаю губы.

— Паретта.

Я хотела сказать это вслух, сказать хоть что-нибудь, снова услышать свой голос. Я не думала, что будет настолько больно. От одного слова не бывает настолько больно. Но мне больно — так, будто кто-то пытается вытащить мне позвоночник через горло.

— Что ж, — говорит Паретта. Она слегка задыхается, как после бега. — Больше мы этого делать не будем.

Явыныриваю из небытия. Я лежу на спине, а мир вокруг движется, пока четыре человека в защитных костюмах закатывают мою кровать в темную комнату. Я проверяю ремни на запястьях, но руки зафиксированы прочно, и нейлон натирает кожу.

— Доброе утро, — говорит мне один из них. С трудом, но я узнаю ее — узнаю по глазам и вьющимся русым волосам, собранным в хвост. Паретта.

Высокие потолки и ни одного окна. Это операционная — с привкусом какой-то импровизации. Стол в центре помещения застелен бумагой и залит холодным жестким светом. Мою кровать-каталку устанавливают рядом, начинают отстегивать ремни. Я могла бы сопротивляться, но дверь, через которую мы вошли, уже заперта, и, по правде сказать, я не понимаю, чего ради мне, собственно, это делать.

Не успеваю я насладиться свободой, как меня крепко берут за руки и за ноги и переносят с каталки на стол, а потом мне вытягивают руки и снова застегивают ремни. Я морщусь: из-за выступающих позвонков второго хребта лежать на столе слишком жестко. Один из врачей надевает мне на левую руку манжету тонометра, и я чувствую, как она затягивается, а второй фиксирует у меня под носом кислородную трубку. Затем наступает черед датчиков, которые закрепляют на лбу и груди, и я вижу, как на экранах вспыхивают кусочки меня и начинает записываться биение моего сердца.

— Не волнуйся, — говорит кто-то. Это Паретта, она наклоняется надо мной и отводит от моего лица прядь волос. — Ты здесь, чтобы помочь нам понять, что происходит и как это исправить.

Остальные три врача медленно отходят, исчезая из поля зрения. Остаемся только мы с Пареттой.

— Мы работали с твоими подругами, — продолжает она. — И думаем, что мы очень близки к реальному прогрессу. Но мне нужна твоя помощь. Ты поможешь мне, Байетт?

Мои подруги? Я здесь не первая? Я открываю рот, чтобы спросить, но Паретта кладет сверху ладонь.

— Помнишь? — говорит она. — Ни звука. Ты и глазом не успеешь моргнуть, как все закончится.

Она отводит руку, берется за стоящий рядом столик и подкатывает его ближе. Серебряное на серебряном. Букет скальпелей, завернутых в пластик. Я начинаю биться: вид ножей пробуждает внутри животный страх. Что-то сжимается у меня в животе. Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не заорать.

Но она тянется не к скальпелям. Ее интересует нечто маленькое и безобидное на вид, лежащее рядом с бутылкой воды. Круглая желтая таблетка в прозрачном футляре.

— Вот и все, — говорит она, вытряхивая таблетку в ладонь. — И нечего так переживать.

Я успеваю увидеть, что на пустом футляре написано «РАКС009», а потом Паретта берет меня за челюсть и силой открывает мне рот. Таблетка падает на язык и медленно начинает таять, оставляя горечь.

009. Девятая версия таблетки? Или девятая девушка, привязанная к этому столу.

Я глотаю таблетку и давлюсь, когда горечь доходит до задней стенки глотки. Паретта внимательно наблюдает за мной, затем берет бутылку — такую же, как те, что присылают в Ракстер. Она откручивает крышку и, приподняв мне голову, вливает мне в горло немного воды. На языке после таблетки остался комок порошка, и мне требуется несколько глотков, чтобы его смыть.