– Ну, я тебя предупреждала, что мой сын – чудак...

– Чудак – это мягко сказано. Следом он спросил, – Боб стыдливо понизил голос, – о клиторах.

Старшая дочь возмущенно перебила Боба:

– Он спросил, короткий у меня клитор или длинный? Или он у всех девочек одного размера?

– А потом, – рыдала младшая, – потом он спросил меня, девственница я или еще нет? Он сказал, что это ужас – потерять девственность и почему я не забэкапила ее на какой-нибудь диск.

– Почему женщины так стесняются, когда им говорят, что у них красивая грудь? Это же комплимент, – несмело поинтересовался мой сын в полном замешательстве. Лицо ему скрутило в муках отвращения к себе, как это бывало всегда, если он понимал, что сделал что-то не то, но понятия не имел, что именно. – Я знаю, что нельзя трогать женщин за грудь, но не понимаю почему. Меня же трогают за грудь – и ничего.

Я попыталась разъяснить – как можно быстрее и спокойнее – понятия интимности и личного пространства. Мерлин впитывал каждое слово, как заповеди Моисеевы. Большинство подростков предпочитает обсуждать термин «месячные» только применительно к уровням осадков и показателям солнечной активности. Мой сын желал знать каждый факт и цифру, до последней подробности. Я провозилась в угольном забое просветительской беседы о сексе минут пятнадцать, не меньше, и тут в дверях появилась моя мама с подносом кексов, которые она испекла для дочек Боба.

– Бабушка, почему моему пенису хочется, чтобы я его все время трогал? – спросил у нее Мерлин без всякой связи с чем бы то ни было.

– Ох, милый, – гоготнула моя матерь. – Этим вопросом женщины задаются от начала времен. Если б мы знали ответ, заинька, мы бы разрешили все проблемы на свете.

Где, где мои трусы-катапульта, когда они так нужны?

Когда Боб и его смятенные дочери откланивались, Мерлин вспомнил о хороших манерах и протянул на прощанье руку.

– Боб, – начал Мерлин, – твои дочери – очень сексуально воодушевительны. Наша встреча оказалась для меня физически вполне будоражащей. Скажи, пожалуйста, а твоему пенису хочется, чтобы ты его все время трогал?

Боб глянул на руку Мерлина с отвращением, вяло потряс ее и выскочил на улицу с такой прытью, что чуть не пробил в стене дыру в форме стоматолога. Так был романтически повержен во прах еще один бойфренд.

* * *

Стало понятно, что случайные свидания в присутствии Мерлина равносильны миссии камикадзе. К марту я была готова позвонить Папе Римскому и спросить, не нужны ли ему рекомендации по целибату. И тут мне напомнили – довольно резко и грубо, – зачем я вообще некогда пустилась на эти поиски отца-заместителя.

В тот день с неба сыпала какая-то ледяная дрянь. Я приехала с работы и обнаружила сына на крыльце – он похоронно нахохлился под дождем. Я выскочила из машины, понеслась к нему, тут же заметив, что рубашка на нем порвана, а лицо в грязи. Я знала, кто преступник. Мальчишки из соседних государственных домов носили говнодавы на трехдюймовой подошве и ходили вразвалку – не столько демонстрируя физическое превосходство, сколько из-за страданий геморроидального толка. Но они были кошмаром моего сына. И немудрено – они постоянно травили его по дороге из школы домой. На этот раз они сперли его кошелек, где Мерлин хранил ключ, и вымазали ему лицо собачьим дерьмом.

– Мерлин, милый, что случилось?

Я прижала его к себе, а он сидел, весь сжавшись и онемев от ужаса.

Ярость пронзила меня насквозь. За что они над ним издевались? Что им за радость от этого? Это же равносильно измывательству над мышью.

– Они называли меня недоумком, – прошептал убитый горем Мерлин. – Они сказали, что лучше б мой отец договорился о минете. Что это означает? Я недоумок, мам?

Огромные голубые глаза утопали в слезах. Сердце у меня в груди выдало одинокое оглушительное «бум».

– Сами они недоумки! – рявкнула я.

Его лицо мучительно скривилось, он зарылся головой мне в колени. Я погладила его по щеке, стерла платком фекалии. Водила пальцем ему по ушку, утешала, пока горькие слезы не просохли.

Мать ребенка с особыми нуждами – его личный юрист, отвоевывающий его право на образование, ученый на полной ставке, оспаривающий выводы врачей и прописанные рецепты, топ-менеджер, принимающий за него решения, а также его круглосуточный телохранитель и вышибала. Отмыв Мерлина под душем и умиротворив его чашкой какао, я отправилась в соседний квартал и выловила этих малолеток, болтавшихся на заваленной мусором лестничной клетке. Точь-в-точь как в нищих кварталах Могадишу, за вычетом гламура.

– Совесть у вас есть? – потребовала я ответа своим лучшим тоном завуча.

Все равно что бросаться на Волдеморта с ножом для масла. Они заржали мне в лицо, после чего бросились врассыпную, а мне не достало прыти их догнать. Вот тогда-то я и возжелала высокого плечистого малого, который мог бы объяснить идиотам, что не нос и не два были сломлены ртом[52].

Придется вновь заняться интернет-знакомствами, также известными как «полагательство на добросердие праздношатающихся серийных убийц». Но тут вдруг провидение позаботилось о том, чтобы мне не пришлось опять хлопать ресницами перед очередными случайными детинами, поскольку вскоре я – буквально – налетела на Криса.

Потенциальный отец Мерлина № 3

Пилот

Я возвращалась с дублинской конференции по оценке обучаемости, устроенной большими образовательными шишками для шишек помельче вроде меня, хотя о чем я вообще говорю? В карьерном отношении проку от меня было меньше, чем моим волосам от меня как от шиньона. Но как раз в очереди к такси мой чемодан сцепился колесами с чемоданом капитана.

– Надеюсь, ваш полет прошел глаже. – Фуражечка щегольски набекрень, улыбка.

– Терпеть не могу летать. Не понимаю, зачем вы сняли с меня полную цену за сиденье, я всегда сижу на краешке. Верните мне деньги, – ответила я.

Пилот прищурился с искренним интересом. Я рассмотрела светло-карие глаза, густые изогнутые ресницы. Он рассмеялся, и мы зачирикали. Голос у Криса был глубокий и влажный, как теплая глина, скользящая между пальцев. Он совсем не походил на командира экипажа. Взъерошенные темные волосы до воротника, стройное, вытянутое тело – элегантен, как матадор. Четыре свидания спустя он предложил небольшое путешествие.

– Вануату, пожалуй, далековато, – предположил он, нежа меня мягким взглядом. – Позитано с заездом в Равелло, может?

– По-моему, волшебно, – замурлыкала я. – Но любимый пункт назначения любой девушки – уютная точка, начинается на «G».

– Знаю-знаю это место. Найти непросто, но если добрался, оно того стоит. Такие виды!

И он меня не подвел. Ни словесной игрой, ни иными. Когда, лежа в постели, мы наконец разъединились, он потрепал кружева на моем белье и назвал наши досуги «негодаванием». Крис был тонок и прям, как карандаш, но стержень у него о-го-го. И конечно, какая же это радость – меня вновь целовали и ласкали.