Он шел вперед безвольно — и тут почувствовал, что ноги его намокли. Вода уже доходила до колен. Игривые волны наскакивали на него спереди, толкая к берегу, но они же, возвращаясь, вымывали песок из-под его ног и тянули его в море. Он очнулся. Вернулся на берег. Снял одежду и бросил ее на песке. И опять пошел в море. Теперь он был бос. Вода и ветер хлестали его тело.

Он продрог, но, несмотря на это, не хотел расставаться с морем, укутанным в лунный шелк. По мере того, как он отходил от берега, небо словно бы опускалось, море поднималось, и над волнами вставали морские девы-чаровницы, и вода струилась с их длинных кос. Даль моря скрывал туман, словно там был край Вселенной — и дальше начиналась другая Вселенная, та, которая была источником всего дневного и лунного света.

У Исмаила заболела спина. Он колебался на границе суши и моря, и ветер рвал его горящее голое тело. Морская глубь тянула к себе его взгляд. И вдруг он увидел, как неподалеку одна из морских дев поднялась над волной и посмотрела на него. Взгляд ее был знаком. Он часто видел этот взгляд и узнал его. И опять в горле его пересохло, и язык его тяжело упал на дно рта, и в шуме волн он услышал голос:

— Ты — кто… кто… кто?

Море ревело и проглатывало голос, однако он все же достигал слуха Исмаила и не умолкал.

Он дрожал, как больной в лихорадке. Вздыхал судорожно, потому что хватало сил на один лишь вздох, и то медленный и трудный. Его горло сжимал спазм, а из глаз текли слезы. Море открывало ему свои объятия. Голос волн что-то приказывал ему, но громче всех шумов был голос той, которая, в отдалении, с косами, с которых струилась вода, поднимала голову над волнующимся ложем и смотрела на него этим знакомым, полным мольбы взглядом.

Он неуверенно пошел вперед. Его грудь переполняли любовь и нежность. Это было удивительно. Ничего подобного он раньше не испытывал. Он хотел заключить все вокруг в свои объятия, хотел стать единым со всем сущим, с морем, берегом, небом, Луной и с этой парой знакомых глаз. Он хотел раствориться во всем этом и растворить это в себе. Обуреваемый этими чувствами, он вдруг увидел что вода доходит ему до груди, и почувствовал, что волны отрывают его от морского дна и валят с ног. Он покатился назад в накрывших его волнах. Ему понравилось это. Налетали волна за волной, переворачивали его и хлестали через его голову. Он поднял голову над водой и рассмеялся.

Теперь более высокие волны ревели и обрушивались на него. Он хлебнул воды. Ушел под воду. Не смог дышать. Невольно начал бить руками и ногами и вынырнул. Несколько раз кашлянул. Дышал быстро-быстро. Кто-то звал его с берега.

— Исмаил! Эй, Исмаил!

Это был Мирза Манаф, он стоял на берегу и звал его. Ударило еще несколько волн, однако Исмаил не пошел им навстречу. Он повернул и бросился к берегу. И вскоре его ноги ступили на сухой песок, он был на суше. Мирза Манаф подбежал к нему. Схватил его за плечи и встряхнул.

— Ты куда поплыл, в ночное время?!

— Никуда я не плыл, здесь стоял.

— Осень, ночь, один-одинешенек. Удивительное дело! Одевайся скорее, не простудись.

И он отошел от Исмаила. Вскоре Исмаил догнал его. Голова его еще была мокрой. Вода капала с висков и подбородка. Мирза Манаф искоса посмотрел на него и сказал:

— Одного Мирзы Малика для нашего рода достаточно, не приведи Бог тебе вторым стать!

— Нет, у меня ничего такого на уме не было. Просто хотел искупаться.

— Искупаться или броситься в море?[10]

Мирза Манаф рассмеялся.

— И то, и другое, — ответил Исмаил. — Я хотел броситься в море, но не смог, испугался.

— Дело в том, что море жизни отличается от этого моря, и разница большая!

Они вновь вернулись в кофейню. Чай на этот раз был совсем по-другому горячим и вкусным. Он опьянил Исмаила. Ночь он провел в том самом продолговатом помещении на втором этаже, где спал и Мирза Манаф, и еще несколько рыбаков. Исмаил слишком устал и слишком быстро заснул, чтобы чувствовать запах пота, грязных носков и несвежего белья. Его сон наполняли волны и рев моря, и знакомые глаза смотрели на него из-за шелковой лунной завесы.

Голоса заставили его открыть глаза. Оранжевый свет нескольких лампочек освещал комнату. Рыбаки входили и выходили. Мирза Манаф, в рыбацкой одежде, подошел к нему и сказал:

— Ключ вот здесь. Как встанешь, иди в кофейню позавтракай, мы вернемся в то же время, что вчера.

Исмаил сел в постели и сказал:

— Если можно, я сегодня вас больше не буду обременять, уеду.

— Как? Вчера только приехал!

— Завтра на работу, я же не в отпуске.

— Остался бы, мы бы хорошо время провели. Тут много на что можно посмотреть.

— В другой раз приеду, на несколько дней.

— Ну, как знаешь. Большой привет матери передавай.

Мирза Манаф, уходящий последним, погасил свет в комнате. Его шаги слились со скрипом ветхой деревянной лестницы. И вскоре все звуки стихли, доносился только шум прибоя за дюнами. Исмаил вновь растянулся в постели и закрыл глаза. Воздух в комнате стал свежее. Он дышал спокойно. Лежа с закрытыми глазами, он представлял себе, как рыбаки завтракают и идут от кафе к берегу, фонарями и карманными фонариками освещая свой путь через дюны. От моря доносилась какая-то грустная песнь, похожая на траурный напев панихиды или на колыбельную…

Исмаилом овладел здоровый сон. Он был теплым, глубоким и приятным, сопровождался запахом горящих в печи дров, криками чаек и шумом морских волн.

…В кофейне было как вчера: пол выметен, влажен, и солнечно. Исмаил сел и заказал завтрак. На краю стола несколько мух задними лапками терли себе крылья. Молодой рабочий, сегодня — в аккуратной, стильной одежде, сидел на вчерашнем месте и смотрел на улицу. Позавтракав, Исмаил подошел к стойке, чтобы расплатиться. Хозяин кофейни денег не взял:

— Ступай себе, уплачено, Мирза Манаф шкуру с меня снимет.

Молодой рабочий все так же не сводил глаз с дверей. Исмаил вышел на улицу и встал на обочине, ожидая мини-автобус или автобус. Проносились машины, и ветер от них бил ему в лицо. Наконец — автобус, из окна которого чуть ли не по пояс высунулся помощник водителя.

— Куда тебе?

— В Тегеран!

— Садись!

Автобус остановился чуть дальше, на песчаной обочине. Исмаил бегом догнал его, впрыгнул в дверь, открытую помощником. В задней части автобуса сел на одно из свободных мест. Оглянулся на морской берег.

Кони, как и вчера, гонялись друг за другом на дюнах. Ветер раздувал их длинные гривы, придавая им гордый, былинный вид. Исмаил не отрывал от них глаз, пока они не скрылись из вида.

Когда Исмаил был официально зачислен штатным работником банка, этому больше всего обрадовались два человека: его мать и Али-Индус. Мать пожертвовала на сорок свечей в местной мечети, а Али однажды вечером, после окончания сериала о Мораде-молниеносном, выставил друзьям Исмаила бесплатный лимонад. Длинный Байрам, после того, как схватил за горлышко бутылку и залпом выпил ее, отдуваясь, спросил: