пахло спиртом, ржаным хлебом и чистыми деревянными полами. Медсестры только что закончили разносить ужин больным и теперь неодобрительно поглядывали на толпящихся в тесном корридоре урядников.

– Сказано вам – идите отседова! – сестра милосердия и акушерка Наталья Степановна Бельская напустилась на смущенных служителей закона. – Операция только началась!

– А долго идти будет? – насупленно спросил один из урядников. – А то мы подождем.

– Может, и долго, – отрезала Наталья Степановна. – Нечего вам здесь делать! Грязь только разносите!

Урядники, покоряясь ее грозному взгляду, вышли на улицу. Однако, несмотря на холод, пробирающийся под шинели, они продолжали топтаться у крыльца, курить и ругать на чем свет стоит – осень, проклятое семейство Гривовых и начальника почты Феликса Яновича Колбовского.

Впрочем, сам Колбовский ругал себя не меньше. Вместе с Кутилиным он ожидал окончания операции в кабинете главного врача Артамонова. Но, в отличие от урядника, Феликс Янович не сидел утомленно на кушетке, а нервно ходил от стены к стене, ломая пальцы и безнадежно пытаясь успокоиться.

– Я так виноват! – в очередной раз повторил он, качая головой. – Я виноват более, чем кто-либо!

– Да бросьте вы, батенька, – поморщился утомленный Кутилин. – Все будет хорошо.

– Нельзя рисковать человеческой жизнью даже ради поимки преступника, – сказал Колбовский.

– Можно! – внезапно рявкнул Кутилин и стукнул кулаком по столу. – Можно и нужно, Феликс Янович. Вся наша работа – это риск! Даже трубочисты рискуют жизнью, когда лезут в дымоход! А мы тем более.

От этого вскрика Феликс Янович немного пришел в себя.

– Да, возможно, вы правы, – немного потерянно сказал он. – Но меня ужасает мысль, что дело могло закончиться еще одной смертью.

– Эх, Феликс Янович, вы бы лучше подумали о том, что благодаря вам мы поймали этого мерзавца! А так бы прикончил сестру и жил себе припеваючи!

– Да, Федор Гривов – редкий тип человека, у которого, похоже, нет даже зачатков совести, – вздохнул Колбовский.

– Достойный сын своего отца, – буркнул Кутилин. – Но вы мне объясните – почему он хотел ее убить?! Она же всю вину и так на себя взяла!

– А вот это и есть та ловушка, в которую он попался. Ловушка его собственной природы, – начал было Колбовский, но закончить не успел.

В это время дверь кабинета распахнулась, и туда вихрем влетела бледная как луна Варвара Власовна.

– Где она?! Где Уленька?!

Феликс Янович впервые видел Варвару Власовну в таком отчаянье.

– Это я виновата, я!!! – та ломала руки, повторяя недавние слова почтмейстера. – Нельзя было выпускать ее из дома!

– Слишком много виновных, – буркнул Кутилин. – То ни одного, то сразу куча.

– Она выживет?! – вдова смотрела на них мутными от слез глазами. – Феликс Янович, скажите правду! Она выживет?

– Успокойтесь, пожалуйста, – при виде смятения Гривовой начальник почты быстро взял себя в руки. – Ваша племянница совершенно точно выживет. Обещаю вам!

Он перевел взгляд на Кутилина, надеясь, что тот как должностное лицо сможет дать более весомые объяснения. Тот откашлялся и уже набрал в грудь воздуха, чтобы все пояснить, но в это время в коридоре раздался дикий крик. А вслед за ним – женский визг, вопли и шум. Все трое выскочили в коридор.

Здесь меж дверей в палаты, расхристанный и краснорожий, как забулдыга на сельском празднике, метался Федор Гривов.

– Не подходи! Убью! – рычал он, размахивая увесистым табуретом.

– Черт! Говорил я, надо было сразу в тюремный замок везти! – Кутилин аж зубами скрипнул с досады.

– Он по нужде попросился. Облапошил нас, – из-за спины робко подал голос один из двух конвоиров, которые должны были запереть Федора Гривова в больничной подсобке и стеречь его. Нос у конвоира был свернут набок, лицо в крови. Видать, Федор прибег к старому фокусу – прикинулся дурачком, попросился до ветру. А потом показал свою зверскую натуру. Колбовский хотел бы отвесить затрещину незадачливому конвоиру, да подумал, что лучше бы побить себя самого. Подвело его излишнее человеколюбие. Тюремный замок стоял пустой и нетопленый, стены инеем покрылись. А в земской больнице дров не жалели. Вот и подумал – пусть пока арестант посидит в подсобке под конвоем. А он, гляди-ка… десятского уложил. Бежать-то Федору было особо некуда – у дверей больницы стояли ещё урядники, и, видать, понимая это, он решил хотя бы завершить начатое злодейство.

Варвара Власовна только хлопала глазами от удивления.

– Федя? Что с тобой? Что ты делаешь?! – она шагнула было вперед, к пасынку. Но Феликс Янович вовремя успел ухватить ее за руку и дернуть назад. Табуретка мазнула воздух как раз там, где мгновение назад было лицо вдовы.

– Потаскуха! – осклабился Федор. – Теперь себе все заберешь! Вся беда от вас, от баб!

– Федор Петрович! Вы себе же хуже делаете! – Кутилин постарался принять грозный вид. Бандита в любой момент можно было застрелить, но уж больно не хотелось этого делать здесь, в стенах больницы. И так из двух палат – мужской и женской – уже раздавались охи и стоны. Те больные, что были покрепче, сгрудились у приоткрытых дверей, пытаясь разглядеть происходящее через головы друг друга.

– Мне-то хуже точно не будет, – ухмыльнулся Федор. – А вот вам – да! А что вы думали – я как теленочек на заклание пойду? Нет уж, выкуси!

– Федя, так это ты его убил? – охнула ничего не понимающая Варвара Власовна. – Ты убил отца?!

– Дура! – рявкнул Федор. – Мне папаша за жизнь ничего дурного не сделал! Это она, сучка богомольная! Молитвенница наша! Убила! А теперь я ее убью!

Никто не заметил, но Федор, прикинувшись чуть ли не одержимым, шаг за шагом приблизился прямо к двери операционной. И в следующий момент он ударом ноги распахнул дверь и ринулся туда, где в свете газовых ламп хирург Артамонов и фельдшер Зимин стояли, склонившись над хрупким человеческим телом. Феликс Янович успел заметить хирургическую иглу в руках хирурга – видимо, тот как раз накладывал швы. Наперерез Федору метнулась маленькая пухлая медсестра, но он отшвырнул ее в сторону одним движением руки. И шагнул к столу, поднимая тяжелый табурет.

Феликсу Яновичу показалось, что время замерло. Все движения окружающих стали такими медленными, словно воздух загустел до киселя. Распахнутая дверь операционной как рама обрамляла чудовищную картину. Здоровенный страшный детина с табуретом, вознесенным над беззащитным человеком, чью жизнь как раз пытались спасти. Артамонов замер с иглой в руках, стараясь унять дрожь. Фельдшер Зимин раскинул руки, пытаясь прикрыть пациента собой. Но – через мгновение Федор отшатнулся. Словно не веря собственным глазам, он всматривался в лежащего. Затем перевел глаза на врачей.

– Где она?! – он издал тот же крик, с которым недавно здесь появилась его мачеха. – Где?!

– Не знаю, о ком вы, – Артамонов взял в себя в руки. – Но прошу вас немедленно покинуть операционную! Немедленно!

– Кто это? – Федор, словно не слыша его, указал подбородком на пациента. Табурет он все еще не выпускал из рук.

– Это полицейский урядник Петр Топольцев. Раненый при исполнении задания, – ответил Зимин, решив,