лекций Вебера о свойствах тепла — о температурах, тепловом движении, теории газов и так далее — старался не упустить ни словечка. Да, и лекции Фидлера по проективной геометрии и теории чисел я тоже не забыл.

Я полистала тетради, и мне стало дурно. Я ведь старалась не отстать, пока была в Гейдельберге, — неужели я так много пропустила? Как же теперь догнать? Я пропустила не только половину курса физики, который читал Вебер, но и другие фундаментальные лекции. Необходимо было овладеть этим материалом, прежде чем начинать разбираться в текущих и предстоящих курсах. Впервые я поняла, какой глупостью был отъезд в Гейдельберг. Я старалась быть сильной, не дать мужчине сбить меня с пути, а на деле позволила ему диктовать, куда мне двигаться.

Я слабо улыбнулась герру Эйнштейну, но, очевидно, мне не удалось скрыть огорчение. Он прервал перечень теорий, которые мне предстояло изучить, и вычислений, которыми я должна была овладеть, и пристально всмотрелся мне в лицо — редкий момент, когда он выглянул наружу из своей оболочки. Затем он положил руку мне на плечо — осторожно, успокаивающе.

— Фройляйн Марич, все будет хорошо. Я вам помогу.

Я глубоко вздохнула.

— Благодарю вас, герр Эйнштейн. Это очень любезно и благородно с вашей стороны, что вы принесли мне эти тетради. Особенно после того, как я уехала, и после нашего…

Он мягко покачал головой и произнес таким торжественным тоном, какого я еще никогда от него не слышала:

— Не нужно об этом говорить. Вы знаете, что я чувствую, и ясно выразили свое к этому отношение. Я с радостью подчинюсь вашим желаниям, чтобы не потерять вашу дружбу. Ни за что на свете я не стал бы ею рисковать.

— Спасибо, — прошептала я. Мною владели еще более противоречивые чувства, чем прежде.

Его ладонь ласково погладила меня по руке.

— Знайте, пожалуйста: я буду ждать. На случай, если вы вдруг передумаете.

Пока я пыталась осмыслить его слова, он убрал руку, и на лице у него вновь появилась озорная улыбка.

— А теперь, бегляночка моя, давайте-ка вернемся к работе.

Глава десятая

8 июня 1898 года

Цюрих, Швейцария

— Что за манера игнорировать новейших теоретиков? Это просто позор для человека науки! — воскликнул герр Эйнштейн, обращаясь ко мне и к господам Гроссману, Эрату и Коллросу за чашкой кофе в кафе «Метрополь». Я слушала его и думала: вот и опять мои дни проходят почти так же, как до отъезда в Гейдельберг. Или даже лучше. В точности как и обещал герр Эйнштейн.

Я обвела взглядом сокурсников, а герр Эйнштейн тем временем продолжал свою тираду. Мы завели обычай ходить в нашу любимую кофейню каждую пятницу после последней лекции, и мои сокурсники оказались куда более отзывчивыми и доброжелательными, чем мне казалось до сих пор. И человеческих черт в них обнаруживалось все больше. Я узнала, что герр Эрат — человек тревожный по натуре и что свое место в университете он сохраняет лишь благодаря упорному труду. Герр Коллрос, родом из французской деревни, был скроен примерно по той же мерке, что и герр Эрат, если не считать сильного французского акцента. И только герр Гроссман, выходец из старинной аристократической швейцарской семьи, был одарен от природы, особенно в области математики.

В перерывах между глотками кофе или затяжками трубок и сигар все раздраженно говорили о том, что профессор Вебер упорно придерживается одних лишь классических теорий физики, отвергая новейшие идеи. И только лицо герра Эйнштейна выражало не просто раздражение, а неподдельный гнев. Когда Эйнштейн убедился, что Вебер не намерен освещать более современный материал, чем теории, созданные его любимым учителем Гельмгольцем, и полностью игнорирует современные вопросы, в том числе статистическую механику и электромагнитные волны, он пришел в ярость.

Пока герр Эйнштейн рассуждал о недостатках Вебера, я взглянула на часы. Нужно было уходить сию же минуту, иначе мы рисковали пропустить наш концерт с девушками, а я, как герру Эйнштейну было хорошо известно, не могла нарушить своих обязательств перед ними. Я бросила взгляд на герра Эйнштейна и указала глазами на циферблат. Эйнштейн вскочил.

Брызги разлетались из луж у нас под ногами, когда мы шагали по улицам, спеша изо всех сил. Из-за мелкого дождя, зонтиков, цепляющихся друг за друга, и смеха наш путь занял больше времени, чем обычно. Правда, нам удалось прийти с опозданием всего на две минуты, но когда мы, тяжело дыша, заглянули в гостиную, она была пуста.

— Элен! Милана! Где вы? — позвала я. Может, они дожидаются нас в своих комнатах? Не может же быть, что они так быстро устали ждать и разошлись. — Ружица?

— Что за шум, фройляйн Марич? — вопросила фрау Энгельбрехт, выходя из кухни с накрахмаленным бело-зеленым чайным полотенцем в руках. Она не терпела лишней суматохи в пансионе.

Я сделала книксен, а герр Эйнштейн поклонился.

— Прошу прощения, фрау Энгельбрехт. Я просто искала фройляйн Кауфлер, Дражич и Бота. У нас назначен музыкальный вечер, и герр Эйнштейн рассчитывал присоединиться к нам. Они у себя в комнатах?

Фрау Энгельбрехт хмыкнула, что было у нее выражением явного неодобрения.

— Нет, фройляйн Марич. Фройляйн Дражич и Бота вышли прогуляться, а фройляйн Кауфлер в дальней гостиной. У нее, — снова хмыканье, — визитер.

Визитер? Я едва не рассмеялась, так нелепо звучали слова фрау Энгельбрехт. Может быть, у Элен и правда какой-то мужчина в гостях — скажем, сокурсник или родственник, — но уж никак не визитер! Это была часть нашего уговора.

Из игровой комнаты донесся какой-то шум, и Элен окликнула меня:

— Это ты, Мица?

— Я, — отозвалась я как можно тише под предостерегающим взглядом фрау Энгельбрехт.

Элен вышла, широко улыбаясь.

— Я так рада, что ты вернулась. Я хочу тебя кое с кем познакомить.

Она потянула меня к игровой комнате, но тут заметила позади меня герра Эйнштейна и остановилась.

— А, герр Эйнштейн, вы тоже здесь.

— Кажется, вам нужна была моя скрипка для исполнения Бетховена? — напомнил он.

— Ах, концерт! — Элен прикрыла рот ладонью. — Я совсем забыла. Приношу извинения вам обоим. И перед Миланой и Ружицей тоже придется извиниться. Они с вами?

— Они ушли гулять, — сказала я.

— Не может быть! В такой час? Они, должно быть, ужасно рассердились на меня.

— Пожалуйста, не волнуйся, Элен. Я тоже не раз пропускала наши музыкальные вечера. И меня прощали, — напомнила я о ее великодушии. Чтобы немного успокоить ее, я сменила тему: — Ты сказала, что хочешь нам кого-то представить?

— О да.

На лице Элен снова появилась улыбка. Должно быть, там кто-то из ее двоюродных братьев, о которых она часто