наших с Элен клятв, которые она первая нарушила? После папы Элен больше всех повлияла на мое решение отвергнуть ухаживания герра Эйнштейна, а теперь ее отнял у меня герр Савич. Выходит, я пожертвовала герром Эйнштейном (и возможностью любви, о которой даже не помышляла), ничего не получив взамен? Во имя одиночества и работы — моего единственного предназначения? Ружица с Миланой, конечно, не заменят мне ни Элен, ни герра Эйнштейна. До сих пор жизнь одинокой ученой женщины представлялась мне в довольно романтическом свете, но теперь нет.

В этот раз все будет не так, как в Зильвальдском лесу. Он не застигнет меня врасплох. Я не уйду от него. Я ухвачусь за этот шанс обеими руками и буду строить ту жизнь, которая рисуется мне в мечтах.

Герр Эйнштейн перестал возиться со скрипкой и посмотрел на меня. Я подошла к нему и села в соседнее кресло. Наклонилась к нему так близко, что почувствовала его дыхание на щеках и щекотание его усов на губах. Он не шелохнулся. Во мне все затрепетало. А вдруг уже поздно?

— Вы уверены, фройляйн Марич? — прошептал он. Я чувствовала кожей его дыхание.

— Кажется, да, — еле выговорила я, обмирая от ужаса.

Он взял меня за плечи.

— Фройляйн Марич, я люблю вас безумно. Обещаю, что моя любовь никогда не станет помехой вашей профессии. Более того, она только поможет вам продвинуться. Мы будем идеальной богемной парой — равными и в любви, и в труде.

— Правда? — переспросила я дрожащим голосом. Неужели у нас с господином Эйнштейном и в самом деле будет такая жизнь, о которой я не смела даже мечтать? А может быть, еще лучше?

— Правда.

— Тогда я уверена, — проговорила я, почти не дыша.

Он прильнул к моим губам нежно, как к своей любимой скрипке. Губы у него были все такие же полные и мягкие, какими я их запомнила. Я потянулась губами к нему, и мы поцеловались.

Izgoobio sam sye. Я заблудилась.

Глава двенадцатая

Два года спустя

12 февраля 1900 года

Цюрих, Швейцария

— Он придет на занятия завтра, профессор Вебер, обещаю.

Только на этой неделе я уже в третий раз умоляла Вебера простить Альберта за отсутствие на лекции.

— Мне было бы легче закрыть на это глаза, фройляйн Марич, если бы я поверил, что он болен. Но, если вы помните, на прошлой неделе он пропустил занятия якобы из-за приступа подагры, а вечером, по дороге домой, я заметил его в кафе на Рэмиштрассе. Для кафе он был достаточно здоров, а для лекции — болен.

Ноздри длинного носа Вебера раздулись, и я поняла, что мои мольбы едва ли к чему-то приведут.

— Даю вам слово, профессор Вебер. У вас ведь нет причин сомневаться в моем слове?

Вебер вздохнул. Это было больше похоже на ржание рассерженного мула, чем на вздох.

— Почему вы так просите за него, фройляйн Марич? Он ведь не ваш подопечный, а всего лишь партнер по лабораторным занятиям. Герр Эйнштейн умен, но он считает, что ему нечему учиться у других. Профессор Перне возмущен его поведением значительно больше, чем я.

Пусть мои уговоры и не увенчались успехом, но я, по крайней мере, убедилась, что наша уловка сработала. Вебер думает, что мы с Альбертом всего лишь коллеги. Мы старались скрыть наши отношения от сокурсников и друзей, ограничиваясь короткими взглядами искоса или случайным соприкосновением рук под столиком в кафе «Метрополь». Я не хотела, чтобы сокурсники и друзья Альберта стали обращаться со мной иначе, как это часто бывает, когда коллега становится возлюбленной. Как будто это начисто стирает ее интеллект. Я, правда, подозревала, что герр Гроссман догадывается (однажды я нечаянно тронула его за руку вместо Альберта), однако его отношение ко мне не изменилось.

Я почувствовала, что неприступный внешне Вебер начал понемногу поддаваться. Рискуя рассердить его, я все же попробовала еще раз:

— Пожалуйста, профессор Вебер.

— Хорошо, фройляйн Марич. Но исключительно ради вашей безупречной репутации. Вы — многообещающая студентка, с вашим интеллектом и трудолюбием вы далеко пойдете. Вы даже сумели справиться с последствиями странного решения провести семестр в Гейдельберге. Я питаю надежды на ваше будущее.

С облегчением от того, что Вебера удалось уговорить, и несколько удивленная редким в его устах комплиментом (особенно учитывая, что «последствия» моего решения все еще давали себя знать), я стала было благодарить его. Но он, оказывается, еще не закончил.

— Предупредите герра Эйнштейна, что если он завтра не явится на занятия, то поставит под удар не только свое положение, но и ваше.

* * *

— Моя маленькая Долли, — промурлыкал Альберт, когда я вошла в гостиную пансиона Энгельбрехтов. Он обожал называть меня Долли: это было уменьшительное от Доксерл и означало «куколка». Альберт с удобством устроился на канапе — с книгой на коленях и трубкой в уголке рта. Он ждал меня.

Я не назвала его в ответ дружеским прозвищем «Джонни» (сокращенное от Йонзерль). Собственно говоря, у меня вообще не было желания ему отвечать.

Я была раздосадована: мне пришлось поставить под угрозу свою репутацию из-за того, что Альберт стал пропускать занятия Вебера и заниматься самостоятельно. Альберт считал, что вместе нам под силу разгадать важнейшие научные загадки — но только в том случае, если я буду ходить на занятия и вести подробные конспекты лекций Вебера по традиционным темам, а Альберт тем временем будет изучать новейших физиков: Больцмана и Гельмгольца. План Альберта предполагал сотрудничество, обмен старыми и новыми теориями, и сейчас мы с ним исследовали природу света и электромагнетизма. Я с готовностью согласилась участвовать в этом эксперименте современной богемной пары, хотя для меня это означало бессонные ночи и двойную нагрузку — а мне ведь и так хватало дополнительной работы после семестра, проведенного в Гейдельберге. До сих пор.

Отложив наш с ним общий учебник физики Пауля Друде, Альберт потянулся к моей руке. Прижал ее к своей щеке и проворковал:

— Такая холодная лапка. Дай-ка я ее согрею.

Я по-прежнему молчала. Когда он осторожно попытался усадить меня на подушку рядом с собой, я осталась стоять.

— Как прошло с Вебером, Долли?

Обычно мне нравилось, как он выговаривает это прозвище со своим характерным акцентом. Сегодня же оно меня только раздражало. Я чувствовала себя не любимой куклой, а какой-то марионеткой.

— Не лучшим образом, Альберт. Вебер согласился допустить тебя завтра в аудиторию только в том случае, если я поклянусь своей репутацией. И я поклялась.

Он отпустил мою руку и встал ко мне лицом.

— Я слишком многого требовал от тебя, Долли. Прости.

— В самом деле,