Скуманд, раскинув руки, лежал на плоском камне, уставившись в звездное небо. Рядом горел костер – импровизированный жертвенник – и Павила, бормоча молитвы и заклятия, пытался умилостивить повелителя Леса жертвенными дарами: молоком, смешанным с кровью черного козла, медом и хлебными зернами. Капли молока и меда, падая в огонь, тихо шипели, и юноше казалось, что из темноты к ним ползут змеи.

Едва он, по приказанию Павилы, улегся на камень, как почувствовал, что все его тело будто пронзили тысячи мелких шипов. Боль от уколов была несильной, скорее приятной, и вскоре перестала беспокоить юношу, но Скуманд чувствовал, как сквозь него течет поток неведомой энергии и поднимается в заоблачные выси. Камень был теплым, несмотря на то, что повеяло ночной прохладой, и юноше казалось, что он дремлет возле большого очага – такого, как в избе вайделота.

В какой-то момент он и впрямь забылся неким подобием сна, которое явило ему страшные картины. Скуманд увидел поле, на котором шло беспощадное сражение. Лились потоки крови, падали раненые и мертвые, воины рубились неистово, но в полной тишине, а в вышине уже кружилось воронье в ожидании скорой поживы. Не было слышно ни единого звука – ни криков раненых, ни звона мечей, ни гудения тугой тетивы лука в руках стрелка, стоявшего рядом со Скумандом. Сам он видел себя как бы со стороны – зрелый сильный муж в ясной броне, руководивший своим войском. Неожиданно откуда-то сбоку на него налетел конный рыцарь, и меч Скуманда столкнулся с его мечом. И опять все произошло беззвучно.

А потом вдруг пришла боль – такая сильная, что юноша вскрикнул. Какая-то неведомая сила подняла его в небо, в теле появилась необычайная легкость, и он полетел – нет, скорее поплыл по серебристым волнам облаков к золотому замку вдалеке, стоявшему на берегу солнечного моря, где находился (это Скуманд точно знал) бог Еро…

И в этот миг он очнулся; сновидения растаяли в черном небе золотой дымкой, и юноша очутился на земле. Камень по-прежнему был теплым, и потоки неведомой силы пронизывали каждую мышцу, каждую клеточку его тела, а вот голос Павилы стал громче и в нем послышались шипящие звуки. Скуманд скосил глаза на костерок – и обомлел. Из темноты выползла огромная змея и уставилась на вайделота гипнотизирующим взглядом. Павила стоял неподвижно, как столб, но теперь вместо молитвы древним богам он пел. Мелодия этой странной песни состояла из двух-трех звуков разной высоты, тем не менее она завораживала.

Зрелище было потрясающим. В неверном, колеблющемся свете костра фигура вайделота на фоне ночного леса словно разделилась на две части. Нижняя часть скрывалась в тени высокого камня, а верхняя словно парила над землей. Этой иллюзии способствовал широкий белый пояс жреца высокого ранга и его ритуальный черный плащ. Глаза змеи горели зеленым светом, по ее телу, толщиной с человеческую руку, пробегали фосфоресцирующие волны, и казалось, что еще мгновение – и скользкие кольца обовьют Павилу и задушат его в своих тисках.

Скуманду померещилось, что прошла целая вечность, прежде чем закончился поединок взглядами. Готовая к смертоносному броску рептилия, которая поднялась почти на уровень человеческого роста, расслабилась, опустила свою треугольную голову и скользнула к чаше с молоком, которую Павила поставил несколько поодаль. Отведав жертвоприношение, чудовищных размеров змея, сверкнув на прощание белым чешуйчатым брюхом, бесшумно исчезла среди деревьев, а Павила вдруг пошатнулся и, чтобы не упасть, присел на камень. Похоже, общение со страшным гадом отняло у него слишком много сил.

Немного посидев, он устало сказал:

– Вставай… лежебока. Боги приняли нашу жертву, и теперь Священный лес будет помогать тебе во всех случаях жизни. Если сильно заболеешь или тебя ранят в бою, то здесь ты исцелишься. Я научу тебя заклинаниям, как нужно действовать в разных случаях, что говорить и какие жертвы приносить лесному Хозяину. А сейчас мы должны немедленно покинуть это место, уйти из Леса.

– Но как мы пойдем? Темно ведь. Мы и светлым днем-то сюда едва добрались, а уж ночью…

– Так надо! – отрезал вайделот. – Иначе останемся здесь навсегда. В моей сумке лежат факелы. Как-нибудь выберемся…

Они вышли из Леса Тридцати Холмов, когда уже начало светать. Скуманд оглянулся, и ему показалось, что на него кто-то смотрит. Взгляд этот был не то чтобы недобрый, но и приветливости в нем было мало. Он вызывал озноб, будто вдруг резко похолодало, и чувство безотчетного страха. Если до этого изрядно уставший юноша мечтал упасть в траву и уснуть, едва они окажутся за пределами Священного покайнского леса, то теперь ему хотелось уйти от него как можно дальше. И вайделот, и Скуманд, не сговариваясь, прибавили ходу, и вскоре Лес оказался далеко позади.

Менестрель и монах пробирались среди толпы, чтобы найти места получше. Для этой цели хитрец Хуберт пустил вперед святого отца, который с важным видом благословлял собравшийся по случаю рыцарского турнира народ, и все почтительно расступались, чтобы сразу же сомкнуться за ним, сбиться в плотную массу орущих, смеющихся, сквернословящих и жующих любителей зрелищ. Менестрель со стороны напоминал рыбу-прилипалу, потому как он, дабы толпа не оторвала его от монаха, судорожно вцепился за прочный кожаный пояс отца Руперта и прильнул к его спине так близко, что они составляли почти единое целое.

Турнир, устроенный маршалом Тевтонского ордена Дитрихом фон Бернхаймом, мало напоминал события такого рода в Центральной Европе. Пространство ристалища не было празднично расцвечено гобеленами, трибуны для судей представляли собой грубо сколоченный на скорую руку помост, скамейки для зрителей даже не думали ставить, а уж про особые отгороженные галереи для знатных прелестниц, обычно богато украшенные тканями, вышитыми серебром и золотом, и говорить нечего.

К большому сожалению рыцарей, на турнире не присутствовали высокородные дамы (статут ордена запрещал любое общение с женским полом), да и вообще женщины на турнире находились в мизерном количестве – в основном маркитантки, жены ремесленников и девицы легкого поведения. Последние обслуживали в основном полубратьев[25]и простых кнехтов, на которых не распространялось целомудрие рыцарей-монахов.

Но что касается рыцарских флагов и геральдических гербов, то в этом вопросе все обстояло вполне солидно – на турнир записались искатели приключений почти со всей Европы. Таких странствующих рыцарей, как Ханс фон Поленц, было немало. Особенно много их стало по окончании Шестого крестового похода 1228 года, который возглавил сам император Священной Римской империи ФридрихII.

После того как он покинул Святую землю, французские рыцари, известные смутьяны, подняли бунт против императорских наместников, и Иерусалимское королевство утонуло в междоусобных войнах и грабежах. Многие рыцари, глядя на все это, решили не рисковать своей шкурой из-за мизерного дохода и потянулись в места, где можно разжиться богатой воинской добычей. Тем более что сильная жара, мелкая въедливая пыль в любое время года, скудная еда, большей частью растительная, и внезапные набеги сарацин мало способствовали хорошему настроению и высокому боевому духу.