Пространство для ристалища было прямоугольной формы; его длина превышала ширину на одну четверть. Располагалось оно на речном побережье. Обычно ристалище ограждали двойным частоколом такой высоты, чтобы его не могла перепрыгнуть лошадь. (Пространство между рядами частоколов предназначалось для укрытия оруженосцев или служителей.) Однако прижимистый маршал здраво рассудил, что второй частокол будет лишним, а слуги рыцарей займут места в передних рядах зевак.

Роль оруженосцев и слуг была непростой. Требовалось быстро выскочить на поле и помочь своему хозяину удержаться в седле после сшибки, или, если он окажется выбитым из седла, вытащить его из-под коня и унести подальше от лошадиных копыт. Задача эта в равной мере была трудна и опасна, но необходима, потому что оказавшийся на земле рыцарь в своих тяжелых латах был беспомощен.

В частоколе с торцов поля имелись проходы для въезда и выезда, перекрытые передвижными загородками. Земля на ристалище посыпалась толстым песочным слоем или покрывалась перемешанными с соломой шерстяными очесами, образуя смягчающую поверхность в случае падения всадников, но на берегу реки песка было более чем достаточно.

– Неплохо бы перекусить… – Монах со страдальческим видом бросил взгляд на сумку менестреля, где лежал, как ему было известно, добрый кусок окорока. Его замучили запахи разнообразной снеди, которые доносились со всех сторон.

– О чем вы говорите, святой отец?! – делано возмутился Хуберт. – Нынче пост, и уж вам, как особе духовной, приближенной к высшим сферам, даже думать о таких низменных вещах, как скоромная еда, возбраняется.

– Это так, сын мой, но поскольку я нахожусь не в обители, а среди диких варваров, устав ордена в этом вопросе предполагает некоторые послабления.

– Где вы здесь видите диких варваров? – искренне удивился менестрель. – Крещеные пруссы не в счет. К тому же мы находимся под защитой рыцарей Тевтонского ордена, а варвары бегают в лесах, далеко отсюда. И потом, насколько мне известно, вам разрешается в таких случаях вкушать только рыбу, но никак не свинину, которой нас угостил харчевник.

– Но и ты, сын мой, как честный христианин, не должен есть скоромное, – хитро прищурившись, ответил монах.

Хуберт мысленно расхохотался – монах уже не раз пытался подловить его в вопросах веры. Менестрель не опасался, что отец Руперт донесет на него в особый церковный суд католической церкви, который назывался «Инквизицией» и был создан в 1215 году папой ИннокентиемIII. До этих варварских краев церковный трибунал, которому было поручено обнаружение, наказание и предотвращение ересей, пока еще не дотянулся. Но все равно поостеречься не мешало, тем более, что Хуберт не мыслил прожить остаток жизни в столь диких местах, где нет ни одной приличной таверны и где на распутных девиц страшно даже глядеть, не то что иметь с ними дело.

– Что ж, вы правы, ваша святость… – Менестрель изобразил на своем живом веснушчатом лице уныние и покорность неизбежному.

Он полез в сумку, достал сверток с окороком и продолжил:

– Каюсь, грешен я, отче… Но с этого момента скоромного ни-ни! А этот окорок я сейчас выброшу псам, дабы избежать соблазна.

– Постой! – схватил его за руку монах. – Так поступать с едой грешно! Господу нашему это не понравится.

– Но что же тогда делать?!

Глазки отца Руперта превратились в узенькие щелки, и на его упитанном лице появилось выражение простонародной хитрости, про которую менестрель сложил немало песен.

– Да, это серьезная проблема… – усиленно размышляя, ответил монах. – Будь на месте свиного окорока, к примеру, гусь, утка, или другая водоплавающая птица, все разрешилось бы очень просто. Ведь святая церковь считает всех водоплавающих рыбой, значит, их можно потреблять даже в Великий пост. А свинья, к сожалению, хоть и любит жидкую грязь, но плавать не умеет. М-да… – Отец Руперт невольно сглотнул голодную слюну. – Но выход есть! Надеюсь, ты взял тренчеры?[26]

– А как же! Конечно.

– Прекрасно! Режь окорок на тонкие ломтики, укладывай их на тренчер, а сверху прикрывай другим.

Недоумевающий менестрель сделал все так, как просил святой отец.

Убедившись, что ломтики окорока не выглядывают из-под верхнего тренчера, отец Руперт перекрестил два огромных бутерброда и торжественно объявил:

– Все то, что содержат в себе тренчеры, нарекаю рыбой! Ибо если глаз не видит иного продукта, значит, можно смело предполагать, что внутри тренчеров находится еда, дозволенная Господом нашим во время поста.

– Лихо! – восхитился Хуберт. – Отец Руперт, вы непревзойденный схоласт! Чует мое сердце, быть вам архиепископом. Главное, чтобы вас не поймали дикие пруссы и не поджарили на костре.

– Чур тебя, сын мой! – Испуганный монах перекрестился. – Все в воле Божьей, – добавил он с ханжеским видом. И жадно принялся жевать свои тренчеры с «рыбой». Посмеиваясь, Хуберт последовал его примеру…

Тем временем зеваки собрались, и наконец запели боевые рога – в крепостной церкви закончилась обязательная перед столь важным событием месса, и из ворот Эльбинга начали выезжать рыцари по два всадника в ряд. Впереди выступал маршал-распорядитель турнира Андреас фон Вельфен. Его сопровождали герольды, судьи турнира и оруженосец с так называемым «скаковым стягом» – баннером, представлявшим собой персональное знамя барона фон Вельфена. За маршалом-распорядителем монолитной группой двигались рыцари-крестоносцы. Почти все они были темноликими – сказывалось длительное пребывание в Палестине, и только их белые плащи с нашитым на левой стороне узким черным крестом несколько оживляли мрачную картину в виде массы закованных в броню воинов.

Куда более красочное зрелище представляли собой рыцари – искатели приключений, которые с огромным воодушевлением встретили распоряжение маршала тевтонцев Дитриха фон Бернхайма о предстоящем турнире. Уж они-то показали себя во всей рыцарской красе. Поверх доспехов рыцари надели богато расшитые безрукавки из дорогих тканей, их лошади были покрыты столь же роскошными попонами, а на шлемах красовались вычурные плюмажи. Медные и латунные оковки на треугольных щитах с геральдическими гербами были начищены до блеска, крохотные колокольчики, прикрепленные к лошадиной сбруе, тонко пели, звенели на все лады, а глаза рыцарей горели воодушевлением – ведь турнир был для них великим праздником.

К сожалению и большому огорчению тех, кто не принадлежал к монашескому Тевтонскому ордену, за рыцарями, как это было заведено издревле, не следовала на лошадях процессия дам. Обычно они так пышно одевались, что издалека казалось, будто за процессией движется большая цветочная клумба. Бедные рыцари страдали; им не перед кем было демонстрировать свою удаль! И уж совсем худо было то, что поверженный противник оставался при своих, а победитель вместо ценного приза – лошади побежденного, его панциря и оружия или богатого выкупа, – получал лишь моральное удовлетворение; по крайней мере до окончания похода на пруссов-язычников, но это не очень утешало опытных турнирных бойцов.