— Может, пропустим по глоточку красного? — предлагает Толстяк, язык которого напоминает пол в клетке для птиц.

— Нет, для меня только лекторский стакан воды.

Берта наливает мне под враждебным взглядом мужа, который неодобрительно относится к этому напитку. H2O для него всё равно что первородный грех!

Я повергаю его в ужас, отпивая её. И приступаю:

— Столетняя война была жестоким испытанием для Франции. В тот безумный век удача склонялась то на одну, то на другую сторону. Бывало, что англичане захватывали всю территорию и правили безраздельно. Затем следовал ответ французов, и те откатывались за Па-де-Кале. Мы были бы несправедливы, если бы умолчали о Карле Пятом и его кореше Дюгеклене. Они положили всю свою жизнь на то, чтобы не давать покоя ростбифам. Карл Пятый и его доблестный генерал настолько сдружились, что умерли в один год. Их смерть ознаменовалась новым усилением Франции.

— С ума сойти, как этим Карлам удавалось латать Францию, — замечает Берюрье. — Может быть, всё это связано с именем, как ты думаешь?

— Не впадай в стереотипы, дружище! Всегда найдутся исключения из правил. Сына Карла Пятого тоже звали Карлом, и всё же его правление закончилось паршиво!

— Не может быть!

— Он подвинулся умом, когда отправился с карательной экспедицией к одному из своих непокорных сеньоров. Солнечный удар, говорят одни, кровное родство, уверяют другие. Надо сказать, что господа сиры слишком часто женились на своих кузинах. Поэтому и рождались дефективные.

— Ещё бы, — перебивает Берю. — Это как с породистым зверьём: ты стараешься сохранить породу, а в итоге она становится как использованная жвачка. Нет ничего лучше дворняг. По моему мнению, Сан-А, если бы монархия поменьше занималась брачными союзами, она бы ещё существовала. Король двор-терьер, такое ещё можно допустить. Я думаю, кстати, что принцессы уже начинают понимать, откуда ждать неприятностей. Смотри, например, в Англии, Маргарет: она себе подыскала одного гражданина из фирмы «Фотоматон»[72]. Ей-богу, если так дальше пойдёт, родословная этих ребят из Букингема скоро станет как в каталоге «Самаритен»[73]. Но они правы: здоровье прежде всего. Если у тебя легкие побиты молью, печень как сморчок, а в венах йогурт, твой герб тебе не добавит румянца, даже если он, как говорят на их геральдическом языке, губного цвета и с просяными колосьями!

Берта прерывает его притчу:

— Чокнутый король — это тёмная ночь. И что, на него надели смирительную рубашку?

— Что-то в этом роде.

— Можешь не сомневаться, его рубашка была из золота, — усмехается Берюрье. — В ту пору они носили шёлковые трусы и подвязки с застёжками из бриллиантов. Вот такой был размах! И что они сделали с этим двинутым?

— Поставили его на запасный путь. Но теперь уже в загул пошла его благоверная Изабо де Бавьер. Ещё та шмара, она через себя пропустила целую кучу типов, начиная со своего шурина. Французский двор больше напоминал бордель. Соревновались, кто больше других преуспеет в разврате!

Шаровидные глаза Берты блестят хищным блеском.

— Какой стыд! — всё же говорит она, изображая из себя целомудренную супругу.

— Изабо, — продолжаю я, — была такой людоедкой, что пускала в ход свой шарм и шла на убийство с одинаковой лёгкостью. Она ни во что не ставила своих дочерей, убивала их, если они становились для неё неудобными, и разорила собственного сына. Воспользовавшись сумасшествием своего мужа, она продала Францию англичанам.

Берюрье выдает серию проклятий, самое нежное из которых всё же нельзя упоминать в таком высокохудожественном произведении.

— Короче, — продолжаю я, — после смерти Карла Шестого Тронутого королями Франции были провозглашены король Англии и одновременно дофин[74], у которого были свои сторонники.

— И что же, — перебивает мадам Берюрье, — у Франции было два короля?

— Точно. И вы согласитесь, что это много! Наша бедная страна разделилась на два лагеря: арманьякцы и бургундцы.

Берю испускает вздох, от которого надулись бы паруса учебного трехмачтового судна.

— И что, французы поддержали кандидатуру короля Англии?

— Факт налицо, Толстяк!

— Какая гадость, — говорит он. — Дофин, про которого ты говоришь, явно не отличался красноречием. Если бы я был на его месте, то устроил бы большой шум на всех перекрёстках, можешь не сомневаться!

— Карл Седьмой был робким. К тому же он не был уверен в своём происхождении.

— Как это?

— С такой матерью, как Изабо де Бавьер, ты просто не можешь знать, кто на самом деле твой отец, мясник или сосед по лестничной площадке! Возможно, настоящего отца нового короля Франции звали Берюрье, кто знает.

Эта гипотеза греет душу моего Берю. Он вдруг перестал злиться на Изабо де Бавьер.

— Почему бы и нет? — шепчет он. — Как он выглядел, твой Шарло?

— По правде говоря, внешне он на тебя не был похож. Он был плюгавый и нерешительный. Слизняк, придавленный своей короной, которая не была такой уж большой в то время, когда началось его правление. Он был полон комплексов. Но судьба не дремала. Одна женщина сгубила королевство, другой было суждено спасти его.

— Жанне д'Арк? — декламируют супруги Берюрье.

Я жалую их одобрительным кивком. Берта и Александр-Бенуа напоминают упряжку кареты ленивого короля.

— Да, друзья мои: Жанне д'Арк.

Берта слегка крякает, приветствуя появление Девственницы в нашем разговоре. Берю, который любит переживать торжественные минуты со всеми удобствами, развязывает шнурки, снимает ботинки, и его вырвавшиеся на свободу пальцы трепещут в дырявых носках, словно рыба в корзинке.

— Жанна д'Арк появилась в период полного развала и безысходности, — говорю я. — Страна была разделена, разрушена, разграблена и пошла по наклонной…

— Это в Италии? — спрашивает Толстяк.

— Что?

— Поно Клоной.

— Это не место, а такое выражение, умник! В смысле пошла прахом…

— Извиняюсь, — бормочет Огромный. — Как ты ни тянешься к культуре, некоторые штучки от тебя ускользают. Ну и?..

— Франции нужен был герой или героиня. Ей нужен был спаситель. В смутные времена достаточно, чтобы кто-нибудь появился в нужный момент с криком «Я вас понял», и он получит большинство голосов. Очередной мессия должен только сказать, что он слышал голос, и он тут же получит голоса избирателей. В общем, так обстояло дело, когда малышка Жанна заставила о себе говорить. В Домреми, между Шампанью и Лотарингией, как раз была вотчина короля Франции. Предки Жанны были самые что ни на есть зажиточные кугуты, а не то что думала публика, которая считала её дочерью крепостных. Её родители были очень набожными и не переставали перебирать чётки, прося у Неба помощи и защиты.