Когда овец выпускают днем попастись, я убираю в стойле. Сыплю свежую солому поверх старой, грязной и затоптанной. В наушниках играет рэп: приятно ощущать себя сельскохозяйственным работником, который слушает городскую музыку. Во время перерывов я ухожу в единственное место на ферме, где ловит мобильная связь, сижу на перевернутом ведре посреди поля, переписываюсь и выкладываю посты. Сапоги мои запачканы овечьим дерьмом, в носках – солома.

В детстве ягнение казалось мне лихорадочным и неорганизованным процессом. Будущие матери буйствовали, всюду была кровь, но с годами всё как-то выправилось, овцы стали вести себя лучше. Теперь они приходят, когда их зовут, медлительные и отяжелевшие из-за ягнят. Овцы бредут друг за другом, собираясь на ночь в большой загон.

Я вижу на другой стороне поля новорожденного ягненка и, подойдя поближе, понимаю, что он, должно быть, умер – такой он безвольный и тихий. Амниотический мешок всё еще покрывает его тело и голову, так что я протыкаю его пальцами возле рта ягненка и снимаю, как презерватив. Ягненок немедленно чихает, отряхивается, глубоко вдыхает и выдает здоровое «бе-е-е». Мама, которая уже отчаялась и отошла подальше, откликается на звук и спешит обратно – вылизывать своего новорожденного. Уже через несколько минут он будет ходить и пить молоко, а завтра – скакать по полю.

В период ягнения я наполовину заботливая акушерка, наполовину безжалостный евгеник. Так как у овец всего два соска, одного ягненка из тройни приходится, как мы говорим, «отдать на воспитание», хотя на самом деле это больше походит на насильственное усыновление. Сравнивая трех ягнят с целью выбрать самого большого и отнять его у матери, я чувствую себя врачом из пятидесятых. Вот овца, у которой по прогнозам должен родиться лишь один ягненок, начала рожать. Как только малыш появился на свет, мы кладем его в ведерко с теплой водой, где уже сидит его сводный брат, а потом вымазываем их обоих кровавой кашей из последа и вод, чтобы они пахли одинаково, когда их представят новой маме. Иногда овца узнает чужака и отказывается от него, но в большинстве случаев обман удается.

Помимо ягнят, есть и другая работа: продолжать чинить ограды, выдирать чертополох, кормить кур, которые разгуливают по двору. В конце дня я уделяю внимание себе, думая в первую очередь о том, как мое тело функционирует, а не о внешнем виде: выдираю заусенцы, которыми можно зацепиться обо что-то, принимаю горячий душ, чтобы расслабить мышцы.

Ягнят, которые не могут ходить и слишком слабы, чтобы сосать, мы берем домой и кормим молоком через трубочку, которую аккуратно вставляем им в горло и опускаем прямо в желудок. Когда мама еще была здесь и мы жили в доме, мы клали ягнят в картонную коробку и ставили в печь. Через несколько часов они или умирали, или согревались и набирались достаточно сил, чтобы вернуться к мамам. Сопящие в соломе ягнята пахнут сладостью и молоком.

Я иду по Выгону проверить овец со старшими ягнятами, которые уже переместились с полей ближе к дому. Солнце то скрывается за облаками, то выходит, кидая зыбкую тень на короткую траву. Деревьев совсем нет, и пейзаж состоит из мягко извивающихся горизонтальных полос: трава, утес, небо, море. Мертвого ягненка, лежащего далеко от стада, сразу видно. Глазки и внутренности выклевали чайки, он лежит совсем плоский, как коврик. Я переворачиваю его носком сапога, чтобы понять, мальчик это был или девочка. Номер, который мы наносим ягнятам на бок, размазан слишком сильно, не могу прочитать, но, во всяком случае, понятно, что это у мамы не единственный ягненок и ее молоко не пропадет.

Большинство ягнят здоровы, и мы просто обрабатываем их пупки желтым йодом для профилактики инфекций и относим их на траву, держа за передние ноги и вставив между ними палец, как меня учили. Ягнята успокаивающе извиваются в наших руках, мамы идут следом.

В погожие весенние дни всё сияет, ягнята играют под дикие, раскатистые песни кроншнепов и чибисов, доносящийся издали шум моря и рев одинокого трактора с соседней фермы. Но когда идет дождь, на дворе становится грязно, трава редеет, овцы жмутся к оградам, и я сквозь свою шерстяную шапку почти ничего не слышу, кроме порывов ветра.

Ягнят, родившихся в апреле, продают или осенью «на откорм», чтобы другие фермеры их выкормили, или зимой «на убой» – в таком случае их отвозят на скотобойни на юге. «Органическая шотландская ягнятина», которую продают в супермаркетах Tesco по всей стране, как раз с нашей фермы.

Лет десять назад родители перевели ферму на органическое производство, отказавшись от синтетических удобрений. Были также установлены правила применения лекарств – только по необходимости, никакой профилактики – и ухода за животными. Больше нельзя было оставлять коров на привязи в коровнике зимой, так что мы перешли на длинношерстных, рогатых рыжих и черных хайлендских коров, которые могут круглый год проводить под открытым небом. Мы перестали кастрировать ягнят, а значит, отныне мальчиков и девочек разделяли после отлучения от матери, а также перестали отрубать хвосты, и то, сколько мух теперь кишело на грязных хвостах, нас не заботило.

Чтобы ферму признали органической, надо несколько лет вести хозяйство без использования химикатов. Каждый год к папе приезжает проверка. Теперь он использует в качестве натурального удобрения панцири крабов с местной фабрики морепродуктов, смешанные с соломой, навозом и морскими водорослями. Если этой смесью удобрять ячмень, овес и пересеянную траву, получится сохранить почву влажной и насыщенной минералами, к тому же в ней останутся земляные черви. Это гораздо эффективнее синтетических азотных удобрений – побочного продукта нефтяной промышленности. Клевер, добавленный в смесь семян для свежей травы, тоже работает как природное удобрение. Благодаря использованию этих методов наши поля с травой и культурами не истощились так сильно, как мы ожидали.

Помню запах рыбных шариков, которые мы давали беременным овцам, как и запах раствора для обработки шерсти. Уголок, где мы купали овец, рядом с заливом Скейл, теперь превратился в зону для пикников, хотя тут вечно дует ветер. Овец по одной погружали в бассейн с химикатами, давили им на спины, чтобы они опустились пониже и шерсть пропиталась раствором. Так мы защищали их от паразитов. Меня, как собаку, привязывали где-то поблизости, чтобы я точно не убежала и не упала в пронзительно пахнущую и такую привлекательную для меня жидкость.

Только недавно я смогла за всей этой грязью и тяжелой работой разглядеть некоторые плюсы фермерской жизни. Когда я была маленькой, оба родителя работали дома. Выглядывая из кухонного окна, я видела, как кто-то бредет по полю в комбинезоне и резиновых сапогах, и этот кто-то был или мамой, или папой. Папа всегда записывал дела в блокнот: купить корм, починить цепную пилу, побелить стены в ванной – всё у него было в одном списке.

Мы часто занимались каким-то делом всей семьей, например вместе косили сено. В детстве мы с Томом играли на поле, пока родители работали. Нас только просили держаться подальше от тракторов и пресс-подборщиков. Когда мы стали постарше, начали помогать родителям: укладывали кипы сена в стога на поле, поднимали их и перекладывали на прицеп, а затем, вернувшись на ферму, сбрасывали в коровник. Как-то раз трактор неудачно развернулся, и огромная куча сена, размером с небольшой дом, рухнула на дорогу, а с ней и мы – дети, мама, помощник и собака. Сено смягчило наше падение.