Каждый вечер, снимая комбинезон и рабочие перчатки, я включаю ноутбук, прячусь в его свете и не пью. Хочу пить, но надеюсь на какие-то внутренние изменения. Я опять здесь, под распадающимися облаками и глубоким небом, опять живу среди создавших меня стихий. Я хочу проверить, смогут ли эти силы заземлить меня, как соединительные камни поверх ограды, и остановить эту тряску.

Примерно в полутора километрах от фермы в узком заливе разлагается тело кита, и я решаю слазить вниз по скалам посмотреть. Огромные внутренние органы разбросаны вокруг, среди морских водорослей и деревянных обломков, а кожа как ковер покрывает гальку. Пока я исследую тушу, неожиданно подступает волна, я запрыгиваю на трехметровый позвонок, чтобы укрыться от нее, но в итоге мои сапоги всё равно наполняются морской водой и гниющей слизью.

Сегодня кит, которого выкинуло на берег, – это то ли любопытное происшествие, то ли трагедия, но не так давно это считалось огромной удачей. Мясо съедали, если было свежим, из жира делали масло для ламп, смазку, мыло и другие продукты, а кости использовали в строительстве и для корсетов. Главное было знать, что тебе надо. Сегодня же наблюдатели за птицами скажут вам, что где мертвые киты, там и редкие птицы. И пока я рассматриваю мертвого полосатика, вокруг кружат белые, исландские и большие полярные чайки, которые чаще встречаются в Арктике. Их занесло сюда случайно, но они решили остаться на несколько дней, полакомиться остатками мяса с хребта.

Испокон веков жители Оркни использовали китов в разных целях. При раскопках пятитысячелетнего поселения Нэп-оф-Хауар на острове Папа-Уэстрей был обнаружен молоток из китовой кости. Согласно одной из теорий, в Скара-Брей, поселении эпохи неолита, крыши домов (до наших дней они не дожили) были устроены следующим образом: так как дерева не хватало, жители использовали ребра кита как стропила, натягивали между ними китовую кожу, а сверху, возможно, покрывали ее дерном. Из костей, вдвое превосходящих по длине человеческое тело, можно было сделать теплый дом – как сердце в реберном каркасе грудной клетки.

В конце восемнадцатого века китобойные суда заходили на Оркни по пути в Арктику за свежей едой и опытными гребцами. В «Моби Дике» Германа Мелвилла рассказчик, Измаил, говорит: «В чем тут дело, неизвестно, но лучшими китобоями всегда бывают островитяне. И на „Пекоде“ тоже почти все были островитяне, так сказать, изоляционисты»[2].

Четырнадцатого мая 1955 года, вскоре после дня весеннего равноденствия, когда часто бывают сильные ветры и уровень воды в море поднимается, шестьдесят семь гринд выбросило на берег возле мыса Котт на Уэстрее. Они плыли одна за другой – возможно, во время охоты, возможно, всё дело было в непогоде. Я пытаюсь вообразить это зрелище и то, какой восторг вызвало у островитян это неожиданное происшествие. Седьмого декабря 1994 года, когда о китах чаще говорили в контексте их защиты, а не охоты, одиннадцать кашалотов выбросило на берег возле бухты Бакаскейл на острове Сандей. Кашалоты погибли на следующее же утро, раздавленные собственным весом.

В самой дальней северо-западной материковой точке Оркни, рядом с приливным островом под названием Брох-оф-Бирсей и рыбацкой бухтой Скипи, находится местная достопримечательность – «китовая кость»: вертикальная основа, сделанная из ребра, и поперечина из черепа. Эту конструкцию местные соорудили около ста тридцати лет назад, после того как использовали все остальные части выброшенного на берег кита. Скульптуру на острове очень любят: на протяжении этих лет ее не раз сдувало ветром, и каждый раз ее восстанавливали. Сейчас это крайняя точка в конце маршрута прогулки с собакой. Помню одну фотографию «китовой кости»: сырая, жутковатая скульптура, на высохших костях растет желтый лишайник, а на заднем плане северное сияние и Млечный Путь.

Несколько недель назад папа болтал с другом – бродягой, зарабатывающим на жизнь продажей найденных на пляже вещей, – и спросил у него, какой находке тот был бы рад больше всего. «Серой амбре», – ответил бродяга. Серая амбра – это редкое и очень ценное вещество, образующееся в желудке кашалотов. Она выходит либо с рвотными массами, либо с экскрементами, и потом ее можно обнаружить плавающей в море или выброшенной на берег. Друг отца описал это вещество – воскообразное, по цвету между белым, серым и янтарным, и папа воскликнул: «Так у нас оно есть!» Ком, соответствующий описанию, десятилетиями лежал в гараже для трактора, еще с тех пор, как родители купили ферму, – а это произошло более тридцати лет назад.

Мы прочитали всё, что нашли, о серой амбре. Мелвилл описывает ее так: «…мягкая, как воск, и такая пахучая, такая душистая, что ее повсеместно употребляют в парфюмерии, кладут в кадильницы, подмешивают к ароматическим свечам, к пудре для париков и к помадам. Турки употребляют ее вместо приправы в кушанья, а также носят ее в Мекку с теми же целями, с какими несут ладан в римский собор Святого Петра. Некоторые виноделы опускают ее по крупице в красное вино, чтобы улучшить букет». В интернете же мы нашли удивительные описания от парфюмеров: они называют серую амбру «феромоном, способным преобразовываться», «особенно соблазнительным для женских носиков, которые инстинктивно узнают ароматы, привлекающие мужчин». А еще, если верить интернету, серая амбра может лечить болезнь Паркинсона. На аукционах eBay она продается по цене сорок долларов за грамм – ненамного дешевле золота.

Когда родители уже переехали на ферму, но еще до моего рождения, вокруг зданий можно было найти китовые кости. Помню, в детстве я лазила на ограду и стояла там на огромном китовом позвонке, уложенном сверху: то ли стена, то ли животное. Глядя на эти кости, мы с папой понимаем, что они вполне могут принадлежать кашалоту, а значит, и наш ком вполне может быть серой амброй. Сейчас он по форме и размеру сопоставим с огромной индийской лепешкой наан или с сиденьем для унитаза, но папа припоминает, что с годами его форма менялась: сначала ком приобрел форму ведерка, куда его положили, затем, когда его вывалили на пол в сарае, он стал постепенно расплываться. Это всего лишь мусор, который мы запросто могли бы кинуть в костер или навозную кучу.

Может быть, всё это время на полу сарая валялось целое состояние – кстати, сколько? Пятьсот тысяч? Сотня тысяч? Получается, решением всех наших финансовых проблем являются рвотные массы кита! И опять процитирую Измаила: «Кто бы только мог подумать, что все эти важные леди и джентльмены станут пользоваться веществом, которое находят в презренном брюхе больного кита!»

Мы проводили эксперименты, расплавляли и протыкали кусочки нашего сокровища, искали клювики каракатиц, которые стали бы подтверждением, что это действительно испражнения кита. Втыкая в это вещество раскаленную докрасна иглу, наслаждаешься появлением облачка белого дыма, но аромат едва ли похож на тот «особый, одновременно сладкий, землистый, морской и животный», о котором мы читали. Да и странно, что за все эти годы ни одна собака или крыса не позарилась на эту глыбу. В трейлере мы с папой шутим, что этот ком, над которым мы проводим эксперименты, стоит сотни фунтов, но мы можем себе позволить их промотать. Однозначный вывод сделать пока не получается.