— Я у нее попрошу прощения. Видите ли, дело такое, живот скрутило, опять-таки после вчерашнего, — к чему-то стал объяснять Иван. — А не знаете, мы сегодня обедать будем?

Странный тип этот Штурм, животом мается, а про обед не забывает.

— Все вопросы к Алине. Она у нас руководитель группы. Но можете не торопиться, в столовой сейчас Лидия Федоровна чай пьет.

— О, тогда я лучше в номере пересижу, побаиваюсь я мадам Орешкину, — признался Иван. — Да, а Мафусаил нашелся?

— Оказывается, он и не терялся, — поделилась я информацией. — Его Зуев повез в какой-то парк на экскурсию.

— Надо же, — хмыкнул Штурм, — и скрылся в своем номере.

Я спокойно переоделась, умылась и привела себя в порядок. К чему торопиться, если внизу эта мегера, мадам Орешкина? Конечно, из солидарности, можно было бы прийти Алине на выручку, общаться с Лидией Федоровной один на один очень тяжело, но я так устала от беготни по проселочной дороге, что, подавив в себе угрызения совести, плюхнулась на кровать и возложила свои уставшие ноги на подушку.

«Ничего, как-нибудь без меня справится. Алина женщина умная, эрудированная, сможет развлечь Орешкину за чашкой чая. Где надо, слово скажет, где надо, промолчит, — оправдывала я свое нежелание показываться на глаза Лидии Федоровне. — Лучше я навещу Лизу Марфину, а заодно спрошу, как ее угораздило выпить столько снотворного».

Но поговорить с Марфиной мне не удалось — Лиза опять спала. Степа сидела рядом в кресле и читала книгу.

— Как наша больная?

Степа отложила книгу в сторону:

— Заснула.

— Тогда пошли Алину от Орешкиной спасать, — во мне все же проснулась совесть, и в качестве группы поддержки я пригласила с собой Степу.

Мы спустились вниз. В холле гулял холодный ветер — наружные двери были распахнуты настежь. На крыльце стояла Алина и кем-то руководила. Естественно, мы со Степой тоже вышли на улицу, посмотреть, чем занимается наша подруга. Перед гостиницей стоял автомобиль Оуэна, из которого Зорькин и Саша пытались вытащить тело пьяного Богомолова. Сам хозяин стоял в стороне и с презрением таращился на хмельнуютроицу.

— Вы тащите его за ноги, а потом подхватите голову, — советовала Алина.

— Легко сказать, вытащить. Его каким-то образом расперло, он застрял в машине как пробка в бутылке. Что делать?

— Вытаскивайте, значит, с другой стороны.

— А с другой стороны неудобно, за что его тянуть?

— За голову! — советовала Алина.

— Оторвется. Если только за уши, — хихикнул Саша и сделал еще одну попытку разбудить пьяницу.

Тщетно — Богомолов храпел богатырским храпом и просыпаться не собирался. Зорькин заглянул в автомобильный салон и постучал по задней двери:

— Вроде как мешает, да? Вот если бы ее отпилить и тут расширить, — и показал ребром ладони, как бы он это сделал, — тогда Федора Петровича можно было бы легко вытащить. Все равно пора менять эту тачку. Стыдоба на такой рухляди ездить.

— No! No! — заверещал Оуэн.

Он правильно понял — эти варвары собирались посягнуть на его сокровище. Встав перед Зорькиным, Оуэн развел в стороны руки, заслонив своим телом машину с Богомоловым внутри.

Владимир Владимирович расценил поведение хозяина гостиницы по-своему:

— Это же надо, как он полюбил нашего Федора Петровича, — и, дружески похлопав Джона по плечу, громко выговаривая каждую букву, по-русски сказал: — Не бойся, мы твоему другу больно не сделаем. Мы машину распилим и его освободим. Дело за малым, неси ножовку.

Оуэн со слезами на глазах бросился к Алине и быстро-быстро залопотал.

— Что он говорит? — напрягся Зорькин.

— Он говорит, — перевела Алина. — Чтобы вы пилили Богомолова, а его машину не трогали. Ее в свое время купил Оуэн-старший в гараже Черчилля. Ей цены нет.

— Вот гад какой! — возмутился Зорькин, оскорбленный в лучших чувствах. — Значит кусок ржавого железа, доставшегося от Черчилля, ему жаль, а соотечественника Сталина нет? Забыл, кто войну выиграл?

Богомолова все же выпихнули из машины: Зорькин в сердцах толкнул голову со стороны одной двери, а Саша в этот момент потянул за ноги с другой стороны. Общими усилиями Федора Петровича вытянули из машины и поставили на ноги. Конечно же, стоять он не мог, поэтому Саше и Зорькину пришлось подхватить его под руки.

— Теперь заносите, — скомандовала Алина и отошла в сторону от прохода.

В это время послышался лай Орешкинского пуделя. Оказывается, мы настолько были увлечены операцией по извлечению из машины Богомолова, что совсем не заметили Зуева и Мафусаила, которые появились во дворе гостиницы и с интересом наблюдали за манипуляциями с телом Федора Петровича.

Цепочка — Зорькин, Богомолов и Саша, не торопясь, двинулась ко входу в гостиницу. Когда до двери оставалось полметра и Зорькин уже разворачивал плечо, чтобы первым втиснуться в узкий проем, а затем втащить за собой Богомолова, на крыльцо с возгласом «Ты вернулся, мой мальчик» выскочила Лидия Федоровна, отбросив своим могучим бюстом Зорькина в сторону.

В этот самый момент, как в замедленном кино, сверху отвалилась черепица и со свистом полетела вниз. Подобно сорвавшемуся лифту, она летела по прямой траектории, соблюдая при падении закон всемирного тяготения. Скорость ее нарастала с каждой секундой. Еще одно мгновение, и черепица состыковалась с головой мадам Орешкиной. Кокетливая шляпка превратилась в блин, а сама черепица раскололась на несколько десятков мелких осколков. Лидия Федоровна ойкнула, обвела всех присутствующих взглядом новорожденного ребенка и рухнула вслед за осколками черепицы на крыльцо.

Зорькин и Саша от страха, что черепица могла быть не последней, бросили тело Богомолова и отскочили в сторону. Тот не устоял на ногах и покатился по ступенькам вниз, по пути сбив с ног мистера Оуэна, который намеривался войти следом за троицей в гостиницу. На лестнице образовалась куча из неподвижных тел. Оуэна тоже можно было причислить к телам, поскольку он лежал с открытыми глазами, широко раскинутыми в стороны руками и, кроме того, что часто моргал веками, никаких других признаков жизни не подавал.

Мы бросились к Лидии Федоровне. На ее лице толстым слоем лежала коричневая крошка от расколовшейся черепицы, на лбу надувался синяк, а из-под блинчика, который минуту назад был шляпкой, вытекала струйка крови.

— Она жива, — обнадежил нас Саша. — У покойников синяки не вскакивают. Но сотрясение мозга ей обеспечено, шутка ли черепицей по башке получить.

— Молодой человек, выбирайте выражения, — очнулась Орешкина. — Еще никто мою голову не называл башкой.

— Башка по-татарски — голова, — парировал Саша. — И она у вас, к счастью, очень крепкая. Не всякая такой удар выдержит. Не болит?

— Вроде нет, только слегка гудит, — Лидия Федоровна приподнялась и уселась на ступеньках. Мафусаил подлетел к хозяйке и слизнул капельку крови с ее лица. А говорила, будто он не любит запах крови. — Мой хороший песик, тебе меня жалко, — залепетала Орешкина. — А вдруг бы в эту минуту ты в дверь вбегал?