Мейсон поцеловал Роз в отчаянии, которого никогда раньше за собой не замечал.

— Прямо сейчас? — переспросил он, просто чтобы убедиться, что понял ее правильно.

— В эту самую минуту, — подтвердила она, уже расстегивая верхнюю пуговицу блузки. — Нью-Йорк может подождать, Мейсон. А это нет.

Правда за ней, но полностью отдавать Роз инициативу он не собирался. Как же быть с его фантазиями относительно секрета посылки от «Секрета твоих побед», найденной на пороге?

Под ее блузкой оказалось нечто шелковое. Нечто, не потребовавшее больших затрат материала и удерживающееся на двух тонюсеньких лямочках. Мейсон немедленно занялся поясом брюк Роз, торопясь узнать, насколько находящееся под ними соответствует бюстгальтеру. И внезапно остановился.

— Погоди-ка, — сказал он и рванул к двери.

— Ты уходишь?

— Я ненадолго, — заверил он и усмехнулся. — Следует позаботиться, чтобы на сей раз сюда никого не принесло.

Ухватил табличку «не беспокоить», открыл дверь и повесил ее на дверную ручку. Марни и Берген остались за тысячу миль отсюда, но такое уж его счастье — горничная наверняка выберет именно этот момент, чтобы вломиться пропылесосить ковры.

— Соображаешь иногда, — прокомментировала Роз.

— Тренировался в рядах бойскаутов. Нам всегда втолковывали, что главное — тщательная подготовка операции. Итак, где мы прервались?

— Мне кажется… где-то здесь, — сказала Роз, расстегивая молнию и слегка вильнув бедрами, позволяя брюкам спуститься по ее длинным ногам на пол.

Большую часть дня они провели в постели, и Роз такое решение вполне устроило. Она бы продолжала нежиться между пуховым покрывалом и хрустящими простынями, если бы Мейсон не был так твердо настроен показать ей Нью-Йорк.

— Нам надо хотя бы поесть, — сказал он, откидывая покрывало прочь. И сурово насупился на нее. — Силы тебе еще понадобятся.

Роз захихикала, но не двинулась с места. Вместо того она прикрыла глаза рукой, пытаясь по звукам определить направление его перемещений по комнате в попытках отыскать беспорядочно разбросанные вещи. Она вымоталась, эмоционально и физически. Новые чувства и ощущения следует отсортировать, оценить и понять.

Давным-давно, на улицах, она узнала, что секс может быть оружием. Его можно менять и продавать, пусть сама Роз никогда на такое не шла, как бы тяжело ни приходилось. С чем только ни сталкивалась в жизни, но в данном вопросе она оставалась неколебима.

О любви они не говорили. Для Роз само слово казалось излишне значительным и пугающим. И новым, не из тех, что сразу можно произнести вслух. Но в каждую ласку, в каждый поцелуй она вложила частичку своего переполненного сердца. А по тому, как он откликался, поняла, что стремление взаимно.

— Боже ты мой!

От неожиданного восклицания Мейсона она подскочила, цепляясь за покрывало, будто ища защиту.

— Что? Что такое?

Ее взгляд обежал комнату. Судя по его тону, где-то обнаружилась видеокамера, или тарантул, или еще что-то жуткое.

Оказывается, Мейсон глядит на ее руку.

Он приподнялся на постели на одно колено, взял руку Роз и принялся изучать маленькие круглые шрамы, тянущиеся от запястья к локтю.

— Кто это сделал?

— Ерунда. Просто старые шрамы. У кого их нет, — произнесла она, со значением остановив взгляд на его плече. Часом раньше она нежно ласкала языком это его напоминание о прошлом.

— Да, и ты знаешь о происхождении моего.

Она отвела глаза.

— Мейсон, пожалуйста…

— Меня интересует все, что тебя касается, — сказал Мейсон. Забрав в ладонь лицо Роз, он провел подушечкой большого пальца по ее щеке. — Расскажи мне, Роз.

— Как-то ты спрашивал, почему меня не удочерили, — быстро заговорила Роз. — А я ответила, что чуть-чуть не удочерили, первая семья из тех, кто меня брал. — И Роз поведала ему о людях, обещавших ее любить, и об их биологическом сыне, чьи оскорбления сделали эту задачу невозможной для них.

Мейсон не откликнулся стандартным «очень жаль», за что она была очень ему благодарна. И в его выражении не читалось обычной жалости, а скорее нечто, похожее на восхищение.

— Их вины тут нет, — прервал Мейсон затянувшееся молчание. — И твоей тоже.

Он поднял ее руку к губам и начал покрывать поцелуями каждый шрам. Когда его губы коснулись последнего, Роз наконец приняла правду его слов.

Они устроили себе поздний обед в одном из маленьких бистро недалеко от нью-йоркской публичной библиотеки. Кругом мельтешили шумливые завсегдатаи, в воздухе витал восхитительный запах свежеиспеченного хлеба, от которого слюнки потекли гораздо скорее, чем разрывающаяся на части официантка принесла им заказанные суп и сэндвичи.

Во время еды они разговаривали. Вернее, говорил Мейсон, а Роз слушала, изумленная глубиной его познаний о Нью-Йорке. Казалось, он знаком с богатой историей города ничуть не хуже, чем с голосами птиц.

— Когда ты успел узнать, что эти две фигуры львов при входе в библиотеку называются «Терпение» и «Прилежание»? Никогда не встречала такого, как ты. — Она помотала головой в подтверждение своих слов. — Ты просто чудо.

Покраснев, Мейсон выудил из кармана маленькую книжечку и пояснил:

— Путеводитель.

Роз хохотала до колик.

— А я уж вообразила, что мой парень — сущий гений.

Настал ее черед покраснеть. Ее парень. Это определение не вполне описывало место Мейсона в ее жизни, то огромное пространство, которое ему удалось занять за столь короткий срок.

По пути в гостиницу они заглянули в публичную библиотеку. Роз никогда не видела столько книг, собранных вместе. Громадное помещение и царившая в нем тишина напоминали церковь. Она взяла с полки книгу «Джейн Эйр» Шарлотты Бронте и устроилась за одним из массивных дубовых столов в главном читальном зале, где они договорились встретиться с Мейсоном. Раскрыв книжку, прочла первую строчку: «Гулять сегодня не было никакой возможности».

На последнем слове она запнулась — оно показалось таким длинным, — но всего на мгновенье. Проговорив его мысленно, удовлетворенно улыбнулась.

— Что делаешь? — шепнул Мейсон, усаживаясь напротив.

— Читаю, — гордо ответила она. Его улыбка дала ей понять, что он очень хорошо представляет, как много значит для нее приобщение к этому простому удовольствию.

День клонился к вечеру, но Роз уговорила Мейсона посетить «Эмпайр стейт билдинг».

— Я знаю, что долгое время это здание было самым высоким в мире, — сказала она.

— Сорок лет, — согласно кивнул Мейсон. — А знаешь, что во время великой депрессии его называли «пустым небоскребом», поскольку большинство его офисов никто не снимал?