«Не-не-не, — я только что рукой не загораживаюсь. — Нафик! Мне подробности без надобности. Я не Жанна Д’Арк, в ваши заморочки с законами и порядками лезть. Мне бы со своими баранами, местными, одним, разобраться. А революции это вы потом, пожалуйста, без меня».

— А здесь ты давно? — с удивлением замечаю часы, которые мне поставили на каминную полку. Вот время бежит! Как бы уже Георгиус Победоносец не заявился наследника делать, пока мы тут девочками пьянствуем. И, кстати, какого ж Орта я пью, раз у меня миссия детородная? Вот же блин, засада!

— Год, — вытирает рот кружевной салфеткой Маргарита.

— Значит, год, — типа нюхаю я новое вино, что притащили служанки, но на самом деле прикрываюсь от неё бокалом.

Охренеть! Год! Мне хватило дня и уже гормоны шалят. А она за год в Него поди в хлам, по гланды, по уши влюблённая. И даже не знаю, что чувствовать. Вроде и придушить хочется её, гадину, чтобы на Гошика рот не разевала. И такая тоска, что хоть волком вой. Мы же с ней, считай, в одинаковом положении: и она без права на прописку, и я никто и звать меня никак. И ведь девка красивая — закачаешься, и так по жизни не повезло.

«Эх, не родись красивой!» — с грустью отставляю я бокал и наливаю себе воды.

— Тебе как раз исполнилось восемнадцать, — рассказывает она. — Назначили дату свадьбы, а ты накануне сбежала, — совсем не по-благородному вытирает маркиза тарелку хлебушком, икает, извиняется, запивает вином.

— И он поехал в бордель?

— Нет, — усиленно качает она головой. — Ему не положено. Меня привезли прямо во дворец.

И зачем она мне это всё рассказывает, дурища? Прямо вижу, как Его Оскорбённое Самолюбие в свадебном фраке, узнав, что невеста сбежала, дерёт девчонку со злости. Трахает во все дыры, до отвращения, до изнеможения, схватив за волосы. Срывает на ней свою злость. А потом брезгливо вытирает свой хрен подолом её платья и уходит.

— С доставкой на дом, значит. Привезли с борделя ещё тёпленькую?

Она давится от смеха. Мда, обхохочешься. И слово «сарказм» ей точно неведомо. И зла она на него не держит.

— Он стал первым клиентом, что за меня заплатил, — столько гордости в её голосе, словно он из горящего дома вынес её на руках. Герой, мать его за ногу! Только не мне, милочка, старой циничной тётке, эти сказочки рассказывать. Понимаю я, как оно было на самом деле.

— А цену за тебя, значит, загнули неслабую, раз только королю ты и оказалась по карману, — и снова на мой комментарий она наивно и усердно кивает, пока я чуть не разбиваю себе лоб, прикрываясь рукой. — И что потом?

— Он сделал крупное пожертвование церкви и забрал меня совсем, — рассказывает она дальше.

И дальше. Как Он оказался совсем не таким, как она думала. И вовсе не бандитом с большой дороги. И как она сожалеет, что могла такое подумать, будто Он избавился от Аурелии. И бла-бла-бла, пока я глушу чёртову воду стаканами, пытаясь упиться не до пьяна, так хоть до отвращения.

Всё простила она, раба любви. Обожествила. Поставила Его на пьедестал.

«Кого ты обманываешь, девочка? Пытаешься меня убедить, что ты что-то для него значишь? Или себя? Или Катьку, что он хороший? Что она не права, раз не любит его? Разве же можно Его не любить!»

Меня убедить не получится. Видела я, как он выгнал тебя из столовой. Небрежно, уверенно, одним движением руки. Как, не дрогнув, отправил обратно в бордель. Да, они такие. Увы! Для той, что ему дорога — звёзды с небес. А через ту, что ничего не значит, перешагнёт и не поморщится. И Аурелию он бы пальцем не тронул. Она — его жена, кого бы он при этом не любил. А вот ты для него — пыль под ногами. И нужна ему разве что меня теперь позлить.

«Нет, зря я нас сравнила, — поглядываю я на часы. — У меня ещё есть шанс, хоть и не знаю на что я надеюсь. А вот ты свой уже безнадёжно упустила».

— Если это ты Его ждёшь, — проследив за моим взглядом, неожиданно оборачивается Марго на часы, стрелки к которым как приклеились. — То Он не придёт.

— Это ещё почему?

— Он вечером никогда не приходит, — пожимает она плечами.

— Но я видела тетрадь…

— Это ты про записи господина Ля Поля? — отмахивается она. — Удобно, правда? Все знают где Он, и что беспокоить Его нельзя. Но он вечерами никогда не приходит. Его даже в замке нет.

— А где он?

— Уезжает. Каждый вечер. Не знаю куда, но пойдём, я тебе покажу, — подскакивает она. — Бери, бери вино. Сама увидишь. Там классно. Посидим. Тебе понравится. И давай быстрее, как раз время.

Длинными коридорами и тёмными лестницами, запыхавшись, мы поднимаемся на башенку. Такую высокую, что даже разбитый у замка парк с блестящими в темноте фонтанами кажется игрушечным. И такую маленькую, что нам едва хватает места на двоих.

Широкий бордюр, украшенный зубцами. Я ставлю на него вино, а потом просовываю голову между зубцами и рассматриваю ров, окружающий замковые стены.

— Вон, смотри, — высунувшись из соседнего зубца показывает Марго. — Видишь дорога в сторону леса? Сейчас он выедет из него с другой стороны.

— Вижу, — с трудом, но в свете бледной луны, кажется, различаю всадника.

— Да, да, это он, — садится Марго, прислонившись спиной к каменному зубцу. — И так каждый вечер.

— Куда же он уезжает?

— Не знаю, — пожимает она голыми плечами. — Мне по статусу не положено вопросы задавать. Ну, за тебя, злая чокнутая сучка Катарина, — поднимает она бокал. — И спасибо, что хотела спалить тот бордель.

— Как упоительны в России вечера!.. Любовь, шампанское, закаты, переулки… Ах, лето красное, забавы и прогулки! — горланю я, сидя на подоконнике в своей комнате.

Так приятно залезть в родную ночнушку, накинуть любимый халатик, выташить из волос эти ненавистные шпильки.

Слабенькую Маргариту, переволновавшуюся за день и упившуюся в зюзю я проводила до её комнаты. Но моя душа всё ещё просит выхода. Ещё на что-то надеется, чего-то ждёт.

— Ужас, — опирается локтем на створку окна фей, стрекоча в воздухе крылышками. — Дарья Андреевна, напились — ведите себя прилично.

— А я прилично, Карлуха, — опускаю я ноги, уступая ему место. — Хорошо тут у вас. Тихо. Вода такая вкусная, — заглядываю в пустой бокал. — А тебе чего не спится?

— Ждал, пока вы соплей нажуётесь, — вздыхает он. — Меня тут недалеко поселили, наверху, — вытягивает он ноги.

И такой он прямо взрослый парень в этих замшевых штанах, рубахе, со шпагой. Прямо мужик, а не лялька в коротких штанишках. Пират. От грязи его тоже отмыли, даже фингал побледнел и кудряшки смотрятся просто белокурыми, а не зеленоватыми.

— Есть какие новости? — снова заглядываю я в бокал. И не лезет уже вода эта и с пустым стаканом сидеть не то пальто.