Они репетируют и репетируют. Т. пообвыкся со своей женской пятеркой. Находит для каждой доброе слово, придумывает прозвища. Милые и ласковые, само собой, хотя одна или две из пяти не блещут красотой. Но у каждой под рубашечкой имеются пары Х-хромосом. Девушки приручили Т.: они осмеливаются подходить совсем близко и вплетают цветы ему в бороду. Фигурально выражаясь, естественно. Они не боятся отпускать шуточки и подкалывать Т., но границ не переходят — не дай Бог никому увидеть ярость в глазах премьера, когда ему слишком досаждают. Тогда он втягивает голову в плечи и угрожающе заламывает бровь. Его дыхание учащается. Внимание: Т. из тех мужчин, с которыми нужно обращаться бережно. Но Т. любит заигрывания. Он привык к этим женщинам. Кроме того, они прекрасно работают. Правда, он никогда бы не подумал. Эти молодые актрисы новой школы воистину великолепны. Для этого мира не все потеряно. И потом, они так трогательно о нем заботятся, приносят кофе и воду, интересуются самочувствием, спрашивают, как он спал. И делают это не из уважения к его возрасту, вовсе нет. Они оспаривают место на коленях Т. из-за его харизмы. Это место заслуживает наилучшего украшения, и Т. был бы рад заиметь целых пять коленей, чтобы усадить пятерых любимиц. Ладно, четверых — одна из актрис не так уж и красива и не слишком хорошо сложена. Но Т. — глубокий человек. Умные женщины его тоже интересуют.

Рано или поздно приходится приступать к репетициям любовных сцен. В один прекрасный день. И этот день настал. Сегодня. Это неизбежно должно было случиться, чтобы в вечер премьеры актеры не выглядели сбитыми с толку. Без этого не получится тщательно отработать все их жесты и перемещения, и случится сумбур — не только на сцене, но и в умах.

Этим утром молодому режиссеру ужасно не хотелось вставать. Он завязал галстук. Забавно, обычно он не носит галстуков. За завтраком режиссер едва прикасается к еде. Потом целует жену и крестит лоб ребенка — так по неизвестной ему причине делали отец и дед. Он берет большой портфель. Как правило, он уходит, держа руки в карманах, пристроив на груди свернутые в трубочку бумаги и два карандаша. Его жена ничего не говорит, но она задумывается. Режиссер идет на работу. Он будет репетировать Сцены. Погода прекрасная, солнце светит сквозь листву деревьев. Режиссер покупает жвачку. Т. уже в репетиционном зале. Он пребывает в отличном, беззаботном настроении. Довольно странно, что Т. сидит на табурете лицом к стеклянной стене, через которую ничего не видно, но вопросы задавать не следует. Актеры — люди особой породы, они любят выпендриваться. Некоторые носят парики. Другие надевают экстравагантные платья. Одни бреют головы, другие расхаживают с тростью. Кое-кто обожает богемную жизнь, а есть такие, что садятся спиной к залу и лицом к стеклу, через которое ничего не видно. Это так, и тут уж ничего не поделаешь. Таковы артисты. Но он — режиссер и поднимается на подмостки лишь затем, чтобы объяснить что-нибудь актеру или пожать руку завпосту, у него короткие волосы, и никто не оборачивается ему вслед на улице. У него жена и ребенок. Никто не замечает его в автобусе. Он — как все, но теперь. Он толкает дверь служебного входа. Поднимается по коротким лесенкам. Входит в зал, по пятам за ним следуют пять хорошеньких девиц. Он хлопает в ладоши и объявляет тоном, который, кажется, удивляет его самого: все по местам. Сегодня они будут репетировать кое-что из области чувств. Сегодня они будут играть Любовь, и он не знает, божественно выйдет или избито. В глубине души режиссер спрашивает себя, достаточный ли у него жизненный опыт. Три с половиной женщины и семь семейных сцен. Возможно, этого достаточно. У него никогда не было двух любовниц одновременно. Он не знал страсти, не пережил разлива Меконга. Он всегда все начинал спокойно и заканчивал по обоюдному согласию. Ему никогда не приходила мысль умереть от любовной тоски, а его сердце никогда не выделяло саморазрушительного яда. Все на своих местах. Режиссер объявляет, какая сцена будет играться. Т. притворяется изумленным — ему казалось, что они ее уже отработали. Это сложная сцена, в ней три этапа. Сначала захмелевший Т. лежит на диване и расточает ласки жене. В тексте нет конкретных указаний, что именно между ними происходит. Театральные тексты сотканы таким образом, что тут и там между словами и буковками имеются пустоты, куда можно просунуть руку или язык. Палец или ногу, но Т. немедленно предупреждает, что он должен играть по написанному и не думать о «сверхзадаче». Однако все это лишь пролог. Удовлетворенная супруга засыпает, а протрезвевший Т. слышит, как ухает сова. Это знак, что любовница ждет его под окном. Она присоединяется к Т., и между ними начинаются любовные игры. Режиссер объясняет, что, учитывая присутствие на диване жены, эти двое должны вести себя очень осторожно. Потом они затевают спор о деньгах. Любовница уходит, раздосадованный Т. приканчивает стоящую на столике бутылку, после чего засыпает. Во сне ему наносят визит три проститутки из третьей сцены, начинается оргия. Режиссер спешит сказать актрисам, чтобы не беспокоились: в нужный момент он объяснит, что именно им следует делать, о костюмах тоже можно не волноваться, видна будет только грудь, да и то слегка. Девушки отвечают — это последнее, что их волнует, и, если режиссер захочет, они и попки покажут, и кое-что другое.

Т. введен в курс дела. Он объявляет, что готов. Он почему-то чувствует смущение и храбрится. Одно дело — резвиться в гостиничном номере под аккомпанемент гудящих труб, под взглядами десятка покоробившихся картонных подсолнухов, и совсем другое — целоваться на виду у режиссера, следящего, правильно ли Т. все делает и не заходит ли слишком далеко, а партнерши при этом хихикают. Актриса, играющая жену Т., берет с него слово, что он не пустит в ход язык, даже на последнем спектакле. Освободившись от объятий Т., она делает партнершам большие глаза — от смущения, конечно, Т. не допускает мысли, что кому-то могут не понравиться его ласки. Впрочем, в театральные анналы этот диван точно не войдет. Т. утомился, имитируя любовную игру, у него даже мелькнула мысль, что он навсегда утратил вкус к таким сценам. Уж слишком сухой рот был у партнерши. Слабо ухает сова. Недурная имитация. Темноволосая малышка не лишена таланта. Она уже рядом. Нежная, губы горячие. Она обращается к Т., глядя ему прямо в глаза, так что создается впечатление подлинного всплеска любовной страсти. На короткие мгновения Т. поддается очарованию момента, потом какой-нибудь литературный оборот возвращает его к реальности. Это пьеса. Театр. Девушка в него не влюблена. Я никогда еще не любила тебя так страстно, говорит брюнетка. Я все тот же человек, бормочет в ответ Т. Ты все еще меня хочешь, продолжает брюнетка. Да, я безумно тебя люблю, бормочет Т. Стоп, командует режиссер. Не может ли Т. артикулировать почетче? И понежнее, прошу тебя, Т. Ты что, никогда ничего подобного не испытывал? Не любил ни разу в жизни? Подумай о своей возлюбленной. Давай еще раз. Говори четко и ясно. Да, я безумно люблю тебя, нежным тоном произносит Т. Ха-ха-ха, реагируют актрисы. Ты из тех мужчин, которые носят любовь на руках, подает реплику брюнетка. В этом месте в тексте пьесы есть указание на поцелуй. Т. решает уклониться, но тут вмешивается режиссер. Он считает необходимым объяснить смысл сцены. Ему это кажется важным. Он объясняет значение поцелуя. Этот поцелуй растягивается на четверть часа. Этот поцелуй длится тридцать минут, и режиссер развивает экспликацию, опираясь на авторские ремарки. По мнению режиссера, во всех уголках земли имеет место один-единственный поцелуй. Этот поцелуй стартовал три миллиона лет назад и все длится и длится. Не хочет ли Т. поучаствовать сегодня в поцелуе, зародившемся на челюстях двух волосатых гоминидов? Режиссер просит его извинить, но игра Т. показалась ему механистичной. Пусть Т. обратится к своим чувствам. К воспоминаниям о любимых женщинах. Или Т. никогда не любил, подкалывает Т. режиссер, а актрисы пересмеиваются. Если Т. очень напряжется, он, возможно, и найдет в своем сердце два или три воспоминания, не церемонится режиссер. Он ведь донжуан. Сердцеед. Соблазнитель, чей список побед изучают во всех театральных школах. Да, блестящих побед было много. И да — есть женщина. Но ее образ так глубоко и отчетливо запечатлелся в душе Т., что скорее может произвести парализующий эффект. Все это не имеет значения. В игру вступают проститутки. Т. часто прибегал к этому средству и чувствует себя вполне комфортно. Но помилуйте, жрицы любви никогда не бывают такими насмешницами и не ведут себя столь вульгарно. Все это несерьезно. Т. позволяет себе высказаться и взывает к режиссеру. Не кажется ли тому, что в жизни девушки по вызову не выглядят так вызывающе? Вы ведь со мной согласны? Конечно, соглашается покрасневший режиссер, в жизни все происходит совершенно обыденно. Но Т. на этом не успокаивается. Замечал ли режиссер, что девицы, бросающиеся в глаза на панели, в спальне выглядят как самые обычные женщины — впору забыть, что берут деньги за свои услуги. Именно так, соглашается режиссер и просит актрис умерить пыл. Пусть ведут себя как обычные женщины. Текст передаст состояние их персонажей. Кстати о словах. Они слегка непристойны, особенно круто выражается мадемуазель Малиция. Она явный лидер. Она вовлекает остальных в оргию. Пусть это будет почти оргия — режиссер не хочет расставлять все акценты, он предпочитает намекнуть, дать зрителю посыл. Не подумайте, что режиссер стыдлив, конечно, нет, но он хочет озвучить дидаскалии, а не работать «с показа». Никаких проблем, заверяет Т. Он никогда не любил постановок, на которых зрителям только и оставалось, что ерзать в креслах. Т. всегда любил намеки, полутона, приглушенный свет, в котором едва различимы очертания тел. То, что спрятано, скрыто, завуалировано, привлекает внимание зрителей к происходящему на сцене. Режиссер совершенно с этим согласен. Он объявляет десятиминутный перерыв. Идет в туалетную комнату, намыливает руки, глядя на себя в зеркало. Абсурдистская пьеса не вызовет ни малейшего интереса у зала. Да еще этот Т. в окружении девиц. Режиссер выставляет себя на посмешище. Он вглядывается в свое отражение. Поденщик. Ничтожество. Ему нужно больше общаться с женщинами. Завести несколько интрижек. Пусть его победы можно будет пересчитать хотя бы на пальцах двух рук, и, засыпая, он станет перебирать их в памяти. Он слишком лелеет свою супругу.