А вот еще карточки без букетов. Ассистентка читает: Удачи на последнем представлении. «Кафе дю Коммерс».

С… за этот последний вечер — от служащих «Бистро де л’Юньон».

Бистро «Ла Фрит Вагабонд» приветствует Т. и желает успеха спектаклю. С наилучшими пожеланиями — Ева и Синди, твои официантки.

Еще один букет, маленького размера. Ассистентка вскрывает конверт. Т., прими этот простенький букет в знак моего прощения. Я написала тебе вагоны писем. Запомни только это, потому что оно будет последним. Ты был в моей жизни неподъемным, невыносимым грузом. Не знаю, можно ли назвать его любовью. Уверена, ты хорошо сыграл. Я не смогла посетить ни одно из представлений. Э.

Из букета вылетает мошка и садится на лоб Т. Земляной червячок ползет по листику. Пожилой мужчина плачет, уткнувшись носом в цветы. Мошка, сидящая у него на лбу, наливается кровью.

Театр пуст, сегодня понедельник, выходной день. Фасад здания умиротворенно-спокоен. Из гримерных выходит серый человек в плаще. Его новая спутница несет сумку с вещами, скопившимися за месяцы представлений. Букеты достались швейцару. Оставил Т. и свой сценический костюм, подарок труппы в память о потрясающем успехе. Сшитый на заказ из дорогой ткани, костюм остался висеть в шкафу на плечиках. Т. точно знает, что случится с этим оставленным в шкафу костюмом. Появятся другие артисты. Артисты примут участие в спектакле, где не будет костюмов. И декораций. Не будет режиссера, практически не будет актеров и уж точно не будет публики, мысленно ухмыляясь, утешает себя Т. Он представляет себе, как они открывают шкаф, возмущаются, что его не освободили, обмениваются шутками насчет костюма, который, естественно, выглядит смешно, поскольку висит на плечиках. Они повесят на него свои куртки. Возьмут сюртук или пиджак и все-таки выйдут в нем на сцену в своем убогом театре. Люди узнают эту одежду, вспомнят Т. в расцвете славы, подумают, что его перепродали на блошином рынке. А может, актеры выбросят костюмы в помойку, и они достанутся старьевщикам, конечно, если те все еще существуют. Его костюмы сожгут вместе с обычным мусором. Предприятие, отвечающее за переработку отходов, обнаружит, что нечто перерабатывается хуже всего остального. Человек наденет маску, возьмет пику, спустится в отстойник, разворошит мусор и найдет среди отбросов френч с золотыми пуговицами. Холщовые штаны. Странный костюм, не принадлежащий ни к одной эпохе. Та художница по костюмам была одаренной и очень хорошенькой, думает Т., опускаясь на белые подушки. Жаль, что не хватило времени приударить за ней. Люди думают, что проблемы решаются, что от них можно избавиться. Увы, проблемы пребудут вечно, они наваливаются все тяжелее и занимают все больше места по мере того, как старость все удобнее устраивается у вас на коленях. На ваших плечах и ляжках, на вашей спине и вашем затылке, жалуется Т. подруге, и та массирует ему спину и приносит тазик с горячей водой. Т. всегда умел видеть изнутри производимое им впечатление. И что же можно увидеть теперь. Что видит его подруга — та, у которой глаза в морщинах, белая квартира и белая постель, где Т. изредка демонстрирует ей свою мужскую силу. Та, что делает ему ванночки для ног и растирает суставы бальзамами, на которых написано: для лечения старых костей. Или: для облегчения остеосенильных болей. Но Т. — не развалина. Некоторых мужчин его возраста можно даже назвать зрелыми и ретивыми. Некоторые его ровесники женятся на молоденьких, и те вроде не жалуются. Они любовно ластятся к своим пожилым мужьям. Должно быть, Т. преждевременно состарился. Сцена требует жертв. Похоже, театр пожирает плоть и кровь актеров. Театр изнашивает свои «инструменты». Именно так: люди играют, живут чужими жизнями, время исчезает, актеры много раз умирают на сцене, носят накладные седые бороды, расходуют килограммы эмоций, страдают, а потом, в зрелом возрасте, удивляются, что поседели прежде других. Что у них больше мимических морщин. Что горбятся сильнее и что живот слишком выступает. Актеры тратятся до мозга костей, а его запасы, как известно, не бесконечны. Они истощаются и в один разнесчастный день заканчиваются.

Т. объясняет все это своей подруге, которая лежит рядом с ним на кровати. Они обнажены, рука женщины касается бедра Т. Ниже ее рука не продвигается. Т. был бы недоволен, позволь она себе подобную вольность. Т. мог бы повернуться на бок и зарыться лицом в подушку. Пришлось бы ласкать ему плечо, долго гладить по коротко стриженному затылку, чтобы Т. повернулся к ней и показал свое опечаленное лицо. Рука подруги Т. лежит на его бедре, но ниже не опускается. Иначе пришлось бы задуматься об упругости. В голову невольно пришли бы мысли о нежности. И о дряблости. Да, в этом случае ей было бы никуда не деться от мыслей об упругости, а этого допускать нельзя. Обнаженные Т. и его подруга лежат на кровати и беседуют. Они смотрят в потолок. В потолок или на белые стены. На шторы и белые картины. На груди и крепкое смуглое тело женщины. На ее ступни и голени. На ее живот и золотистые волосы на лобке. Взгляд имеет право прогуляться и по телу Т. По ступням и под коленками Т. По его ладоням и предплечьям. Однако на самой середине тела нужно проявить осторожность. На середине тела Т. взгляду женщины пришлось бы оценить напряжение, а этого следует избегать. Можно смотреть на его пальцы. Или скажем, на живот, хотя это тоже не очень приветствуется. Скажем больше — можно даже обозреть его лысину, если вы немного камикадзе. Взгляду женщины позволено скользить по телу Т., но в определенном месте следует делать пропуск, иначе Т. может оскорбиться. Почувствовать себя униженным. Ему может стать неуютно, и тогда день будет испорчен. Или даже вся неделя. Впрочем, есть множество вещей, на которых можно остановить взгляд. На белых стенах. На белых картинах. На белом потолке. На смуглом и горячем теле женщины, которая ничего не прячет.

Кому пишет Т. днем? Он усаживается на кровати. Подкладывает одну подушку под спину, другую — под ноги. Ставит чашку в изголовье, так что простыни приходится менять чаще, чем обычно. Подруга Т., которая постепенно перестает быть новой и начинает походить на всех остальных, хочет завести собаку. Т. ее ценил. Она была неболтлива. Занималась домом, и Т. нравились тишина и идеальный порядок в квартире. И дымок от сигарет, создававший ему уютную завесу. И вот его подруга бросила курить и теперь подыскивает собаку. Знакомая история, говорит себе Т. и начинает подумывать о запасном выходе. А ведь он любил эту женщину. Он даже запомнил ее имя — Кристиана, через «и». И что же — новая подруга бросает курить, толстеет и хочет завести собаку. Пес якобы помешает ей набирать вес и сведет объем бедер к допустимой цифре. Т. плевать хотел на объем бедер. Бедра могут быть широкими или не быть широкими, он всегда считал эту женщину крупной. Красота совсем не то, что его интересует в этой женщине. Скорее уж материал или плотность. Он об этом заявляет, но его подруга не чувствует себя польщенной и даже дуется. Впервые за все время. Подруга Т. всегда улыбалась. Но на сей раз Т. придется уйти через дверь, на сей раз все и вправду кончено, так решила его подруга, Т. не придется убегать. Подруга Т. стоит, держась за ручку двери, натянуто улыбается и объясняет Т., что устала. Раз Т. сказал: выбирай — я или собака, она совершенно сознательно выбирает собаку, потому что Т. не поможет ей уменьшить размер талии. Не он позаботится о ее здоровье. Не он будет с радостью встречать ее у двери и ласкаться к ней. Т. — старый эгоист. Знакомая песня, повторяет про себя Т., которому приходится возвращаться в гостиницу. За то время, что он жил у своей последней подруги, гостиницы стали грязнее и гнуснее. Как будто воспользовались его отсутствием, чтобы лишиться одной звезды. Некоторые подновились, но на фоне старых добрых подтекающих кранов убогость была куда менее заметна. Ну-ка, что бы сказал тот или другой персонаж? У Т. всегда была хорошая память. Он может повторить текст всех своих ролей, ну, или почти всех, его карьера разнизывается, это отвлекает, и время проходит быстрее. Звучат иные голоса, они звучат, не умолкая, так можно и рехнуться, но Т., к счастью, крепкий малый — хотя его спутницы с незапамятных времен утверждают обратное. Т. уравновешенный человек. При его неопределенной, бесприютной жизни это очень даже кстати. Другой на месте Т. давно потерял бы голову, разделся догола и принялся выкрикивать непристойности в окно, так что соседи вызвали бы полицию. Другой на его месте увлекся бы написанием анонимок. Т. этого не сделал, что и доказывает его уравновешенность. Как и то, что он способен дни напролет оставаться в номере, разглядывать розовые стены и произносить диалоги. Т. абсолютно уравновешен, раз не отослал множество написанных им страниц. Другой на месте Т. рехнулся бы, но он держится. Возможно, потому, что исписывает страницу за страницей. Блокнот за блокнотом. Возможно, но это не важно, ведь марки он не покупает. И обходится без конвертов — просто заполняет блокноты. Имеет право. Ничто не может ему помешать. Каждый имеет право делать записи в блокнотах в номере дешевой гостиницы, каждый может оставлять их, где хочет, а горничные имеют право расшифровывать записи, если они грамотные и у них выдается свободная минутка. Тогда они бросают пылесосы и читают: дорогая Эфина.