Ладно, говорит бывший друг, которому хочется побыстрее покончить с делом. Пусть Т. хорошенько запомнит следующее. Друг родился в этой вот дыре в сельской местности. Т. наверняка помнит, он приезжал на каникулы, когда им было по девятнадцать. Он не мог забыть собаку. Ну да, того пса, что сбежал и принялся истреблять кроликов. Т. не мог забыть вечера, которые они провели у проигрывателя. Выкуренные сигареты. Ночные вылазки на мопедах и падение на железнодорожную насыпь. Он не мог забыть Мари-Поль. И овин, нет, Т. не мог этого забыть. Друг и Т. жарко спорили по поводу овина и выкуренных там сигарет. По поводу сена, которое может загореться, и людей, лежащих в этом сене. Друг потратил почти десять лет, чтобы возместить ущерб. Целых десять лет, и его отец был весьма придирчив. Не говоря уж о стоимости машин и сена. Но Т. и своего-то адреса не помнит. Что до детства, он полагает, что у него не было никакого детства. Горящее сено ничего ему не говорит, он никогда не летал кубарем с мотоцикла и не интересуется собаками. С девушками в овинах тоже разобраться непросто, чтобы вспомнить всех, до единой, ему пришлось бы потратить целый день. Впрочем, если бывшему другу угодно. Какой она была? Высокой или кругленькой? Это та, что ездила на легком мотоцикле?

Ладно, говорит бывший друг, которому хочется как можно быстрее со всем этим покончить. Вот название деревни. Он записывает название на билетике и вкладывает его в руку Т. Т. нужно будет сесть на автобус, если только он не поедет на машине, но у Т. больше нет машины, только две ноги. Тогда Т. лучше поехать поездом, выйти на такой-то станции, взять такси и отправиться на кладбище. Оно недалеко, но в тот момент, когда все случится, Т., вполне вероятно, уже и ходить не сможет, думает бывший друг, ведь физическое состояние Т. явно ухудшается. Главное, чтобы он не забыл текст. О том, что бывший друг надеется выйти из склепа, как указано в тексте пьесы, никто не произносит ни слова, но Т. это ясно понимает.

Для такого бесчувственного человека, как ты, это нормально, сказал бывший друг на террасе кафе, но Т. тогда не услышал. А теперь по ночам, в час волка, когда он просыпается и смотрит на небо в проеме штор, эта фраза приходит ему на ум. Нечувствительный Т. не думал о себе в таком ключе. Он бы скорее сказал, что его сердце приклеено скотчем к его ладони. Он обдумывает фразу. Ему не кажется, что она исходила от завистника. В ней не было горечи — друг произнес эти слова в конце разговора. Они просто вылетели и не были ни упреком, ни оскорблением. Просто спокойной констатацией факта. Бесчувственный. Нет, как же так? Если Т. не способен проявлять чувства в жизни и, что еще важнее, на сцене, где он, по утверждениям критиков, блистал столько лет. Что значит бесчувственный? Т. перечувствовал кучу разных вещей. Страдал почище лошади. Он, например, чувствовал любовь, это обезличенное чувство, которое легко узнаешь в других людях, он вкусил любви, и если и изучает что-то пристально, так это влюбленных. Он узнает на их лицах то, что испытывал сам — Боже, как же давно это было. Любовь, она у всех одна и та же. Из нее городят горы, но никто ничего оригинального придумать не может. Впрочем, с остальными чувствами дело обстоит так же. Приступы ярости красные, они рычат. Ревность и зависть злословят, кривят рот. Банальщина.

Именно поэтому, заключает в конце концов Т. на закате карьеры, сыграв сотню спектаклей, страдая от болей в колене и кислой изжоги по-сле еды, он сыграл все свои роли и потрясал публику. Т.: нейтральный человек, то и дело меняющий обличье и костюмы, словно бумажная кукла. Человек, великолепно владеющий всем спектром эмоций. Т. вызывают, и он демонстрирует: надежду, печаль, сомнение, веселость. Он не проникся этими чувствами до мозга костей, а просто наблюдал. Воспроизводил, срисовывал. Но теперь его карьере конец.

Дождливые дни тянутся долго, а горничные в гостинице все время гонят тебя из номера. Они старые, ничто их не колышет. Старые дамы. Т. хорошо знаком этот возрастной отрезок. В начале актерского пути он часто бродил по фойе среди зрителей, желая подпитаться уверенностью, что хорошо сыграл. Старушки были его неизменными зрительницами. Они всегда уходят последними. Даже если война окончательно уничтожит мир, на его руинах обязательно обнаружится старушка, ворошащая кочергой угли. В самой немногочисленной аудитории всегда имеется своя «старушечья квота». Не сказать, что Т. обожает старух, но он часто имел с ними дело. Он умеет вести с ними переговоры. Он знает, из чего они состоят: тридцать шесть процентов едкой язвительности и тридцать процентов нерастраченной свежести. Проницательность и болтливость каким-то волшебным образом заполняют оставшиеся двадцать восемь процентов, хотя Т. не утруждает себя мысленными подсчетами. Однажды он даже сыграл старушку. О, как смеялась публика. На него надели парик. И фартук. Фигура Т., в которой, благодарение Богу, нет ничего женского, напоминала обтесанный топором ствол дерева. Этот синий клетчатый фартук подчеркивал его могучий темперамент. Да, в этом костюме Т. выглядел еще мужественней, чем всегда. Из-под юбки виднелись волосатые ноги, вокруг накрашенного рта угадывалась щетина. На груди у Т. был жесткий накладной бюст в лифчике. Т. благословляет Небо за то, что не наградило его настоящими сиськами и не приходится носить сбрую, как ломовой лошади. А еще он благодарит судьбу за возможность раздвигать колени и не вести себя так, словно между ног у него скрыто сокровище Тутанхамона. Играя старуху, Т. ужасно утомился из-за того, что приходилось скрывать свою подлинную сущность, он то и дело демонстрировал окружающим трусы, и партнерши без конца его одергивали. Т., мы видели твое белье. Сегодня на тебе белые трусы. Спрячь исподнее. Т., а я видела твою промежность. Единственное, чему Т. так и не научился за годы, проведенные на сцене, это садиться и вставать, ничего не выставляя на всеобщее обозрение. Его выход на сцену в роли старой дамы неизменно вызывал у публики взрыв смеха. Он горбился и произносил текст хрипловатым голосом. В качестве реквизита ему выдали красный таз, обули в сабо, он залезал в таз и в нем «выкатывался» к зрителям. Как звали ту дурочку? Луизон, Марион, Ригодон, что-то в этом роде. Пораженные зрители сначала замирали, а потом, услышав жеманный голосок и увидев толстые старые губищи, взрывались хохотом и аплодисментами.

Если дождь сильный, Т. ждет в холле, пока горничные уберут номер. Когда они вызывают лифт и грузятся в него со своими тележками, он поднимается по лестнице. Ему не хочется с ними встречаться. Они начнут ему выговаривать. Скажут: чем торчать в номере, лучше бы пошел проветрился. И не валялся на кровати каждый божий день. Это плохо для здоровья и настроения. Нужно гулять. Т. заработает меланхолию, если не начнет вести себя иначе. Странная идея, какое отношение ноги имеют к настроению? По мнению женщин, душа и ноги очень тесно связаны. Все они твердят о пользе свежего воздуха. Все, как одна, считают, что ходить пешком полезно, шататься из одного места в другое, даже если делать там совершенно нечего. Интересно знать, с чего они это взяли. Гулять. Но Т. не гуляет. Он усаживается, где может, и считает, что ни к чему утомлять ноги. Усталость опасна. Старость ходит рука об руку с усталостью. Никто никогда не видел не усталого старика, так что, если экономить силы, возможно, удастся избежать старения. Т. не стар и не выглядит стариком, потому что чувствует себя энергичным. Волосы и живот значения не имеют. Важны задор и страсть, а с этим у Т. все в порядке. Он шустрый, как молодой бычок. За исключением тех случаев, когда поднимается по лестнице. Полезно делать небольшие паузы, чтобы спокойно подумать. Только Леона, думает он, ставя ногу на первую ступеньку, никогда не предлагала ему прогуляться. Единственная женщина на свете. Леона не говорила о ногах и о пользе гимнастических упражнений для мышечного тонуса. Она исчезала на несколько часов в неизвестных, закрытых для Т. местах. Запиралась в определенный час у себя в кабинете, и Т. ничего не мог разглядеть через замочную скважину. И расслышать он тоже толком ничего не мог. В кабинете имелись огромный мяч и обруч. А еще велотренажер и гребной тренажер, делавшие кабинет похожим на спортзал, но Леона утверждала, что не использует их. Никогда не тренируется. Они, дескать, принадлежат одной подруге, и, когда та их заберет, Леона получит кабинет в полное свое распоряжение. Т. хотелось верить, ведь Леона никогда не потеет, и мышцы у нее были совсем не дряблые. Эта чистая женщина. Его жена. Единственная, предоставившая в его распоряжение трамплин. Увы, Т. совершил опасный прыжок и упал рядом. Он больше никогда не снимался. Сказал кино «нет». Объявил себя киноничтожеством и решил, что лучше отдаст свой талант на службу театральной публике. Той самой, что составляют старые дамы и юнцы, которых приводят в театр всем классом в качестве наказания. Китайцы не увидят Т. Американцы никогда не узнают, что за ничтожество этот толстяк Т. Будут крепко спать и ничего о нем не услышат, от чего их жизнь станет только лучше, хотя сами они об этом не узнают. Т. больше ни за что на свете не станет изображать идиота перед камерой. Он больше не будет посмешищем. Он не повернет сто тридцать раз голову с возгласом «ах», чтобы снять один кадр. Т. не самый большой хитрец на свете, но он сумел понять главное: его талант не назовешь чистым. Недопустимо отрывать его талант от подмостков, иначе Т. почувствует себя голым, лишившимся скелета и исчезнет в небытии. Талант Т. состоит из коробки сцены и подмостков. Из тяжелого занавеса, в котором так приятно делать дырки, чтобы подглядывать за залом. Этот талант составляют два машиниста сцены, режиссер по свету и хотя бы один партнер, чтобы подавать реплики. Талант Т. садится в зале и аплодирует. После спектакля он бежит в туалет. Талант Т. Как объяснить это Леоне? Леона ничего не знала. На сцене Т. распадается. Его жены и дети всегда с трудом его узнавали. Если бы Т. хоть чуть-чуть закрепил свою телесную оболочку, он бы наверняка устоял и его жены нашли бы за что зацепиться. Все было бы иначе. Ну, я, во всяком случае, много чего пережил, утешает себя Т., думая о десяти тысячах представлений, рядом с которыми месяцы съемок в пустыне не более чем кошачьи письки. Главное — не думать о той халтуре, в которой пришлось участвовать. Он вставляет ключ в дверь своего номера. Заметим к слову, что он всегда себя спрашивает, зачем в подобном месте ключи. Группка женщин может в любое время войти в его жилище, так что личного пространства у него не больше, чем у грудного младенца. Нет, только не думать о халтуре. Иначе потом не будешь спать дюжину ночей подряд. Измучишься от боли и горечи в душе. Где кретины-продюсеры откопали эти мерзкие планы? Имелись ведь и другие, где Т. был хорош. Когда стоял в отдалении, среди других исполнителей. Все остальные даже показывать никому не следовало. Двадцать восемь ужасных крупных планов и пятнадцать средних, просто чудовищных. Его голос звучал так фальшиво, что резал слух.