– Хоть ты мне и рассказал о Бене, но больше никому не говорил.

Конечно. Тогда почти никто и не знал, что я гей. Я совершил настоящий каминг-аут только в десятом классе.

– Я тогда еще скрывал свою ориентацию. Я понимаю, о чем ты, но это другое. Я все равно никогда бы не смог заполучить Бена. Если бы он хотя бы намекнул мне, что я ему нравлюсь, то я бы сделал что угодно.

– Возможно, ты созрел раньше других. А еще у тебя была – и есть – семья, которая тебя поддерживает, и прекрасные друзья. Не всем взросление дается легко.

Меня это не тронуло.

– Если бы я нравился Уиллу так же, как мне нравился Бен, он хотя бы разговаривал бы со мной на людях.

– Урок музыки – это не «на людях»?

– На людях, но он игнорировал меня неделями. В коридорах, в кафетерии, на английском…

– Но не на музыке. Прогресс налицо. Конечно, мало, но хоть что-то. Похоже, он пытается что-то сделать.

Эх. Я терпеть не мог, когда в словах взрослых была логика.

– Постарайся не принимать близко к сердцу, если он продвигается не столь быстро, как тебе бы хотелось, – добавила тетя Линда. – Если дружба – все, что он сейчас может тебе дать, не отталкивай его. Понимаю, ты надеешься на большее… Возможно, тебе повезет, и однажды он будет готов к чему-то большему. А если нет, то у тебя хотя бы появится хороший друг в новой школе.

Я задумался, пытаясь найти дыры в ее аргументах. Меня не привлекала мысль об Уилле в качестве друга. Неужели в глубине души я надеялся, что он за ночь превратится волшебным образом в старого Уилла?

Тетя Линда, наверное, права. Может быть, с моей стороны несправедливо возлагать на Уилла такие надежды. Теперь я понял, что он и правда пытался. Разумеется, он не сделал того, что я втайне ожидал от него, – не признался мне в любви публично и под звуки музыки, – но это же вовсе не означало, что мне не нужны были его маленькие шажки, верно?

Я закусил губу и отправил ему ответное сообщение.

Тетя Линда устало, но искренне мне улыбнулась.

– Стоп-стоп-стоп. Какой отстой.

Я покорно остановил запись, но покачал головой.

– Все было в порядке. В чем проблема?

Джульетт опустила кларнет и уставилась на меня так, словно сомневалась в работоспособности моих ушей.

– Во всем. Понимаешь? Еще раз, ладно?

Мы спрятались в спальне Джульетт, пользуясь естественным освещением позднего октября, чтобы заснять, как она играет на кларнете (это пригодилось бы для будущего прослушивания в консерватории). Задание занимало больше времени, чем я предполагал. Прям намного больше. Она сыграла пьесу уже столько раз, что я знал ее вдоль и поперек. Последние дублей пять мне приходилось одергивать себя, чтобы не мычать под мелодию.

– Не вопрос, но серьезно, нам скоро надо закругляться. В пять тридцать мне нужно быть в баре «Потерянный и найденный» на саундчеке.

В тот вечер намечалось мое первое выступление с «Абсолюцией прикованных». Правда, концерт должен был состояться в баре, который обычно казался пустыннее студенческого холодильника, но событие все равно являлось для меня очень важным. Я не хотел ни в чем облажаться, и на опоздание это тоже распространялось. Кроме того, у меня имелись веские основания ожидать, что нас придут послушать хотя бы несколько человек. Джульетт и девочки прихватят знакомых из школы, а Уилл даже пообещал привести баскетболистов. Правда, он сказал, что сделает это исключительно для того, чтобы у Дарнелла появился шанс поговорить с Нив наедине, но я все равно испытывал чувство благодарности.

– Хорошо, но давай еще раз, – сказала Джульетт, махнув рукой. – Командуй, когда начинать.

Я так и поступил, и она снова заиграла с самого начала. Ее пальцы летали над отверстиями и клавишами, взгляд стал отстраненным, а грудь вздымалась и опадала в стройном ритме. Она была где-то далеко. Многообещающе. Последние несколько дублей Джульетт бросала тревожные взгляды в сторону камеры, пока я не уверил ее, что та не взорвется без предупреждения.

Я мысленно подпевал, пока не сообразил, что эту часть я не знаю. Джульетт играла и играла. Я затаил дыхание, желая, чтобы она продолжала, не отпускала инструмент. В следующую секунду она не остановилась. И в следующую.

Пьеса почти подошла к концу. Уж точно.

Она сыграла последнюю ноту и выдохнула. Я в надежде ждал одобрения.

– Выключай, Олли. – Она засмеялась. – Нормально. Я хотя бы сыграла все целиком.

– Мы – победители! – воскликнул я, театрально выключая камеру. – Молодец, Валентина Лисица[18], поверь мне!

Валентина Лисица – это пианистка, которую Джульетт показала мне на «Ютьюбе» пару недель назад. Ее руки двигались настолько быстро, что казалось, будто видео ускорили в несколько раз. Джульетт говорила о ее канале немного дерзко, упомянув, что это доказывает, что человек из Северной Каролины может стать известным музыкантом. Прошу занести в протокол, что я вообще-то никогда не утверждал обратное. Но кое-что мне подсказывало, что голосок в голове Джульетт порой мог сбивать ее с толку.

– Валентина – пианистка.

– Раз уж ты такая принципиальная, молодец, кларнетный эквивалент Валентины Лисицы. Ты на полпути к колледжу!

Джульетт встала, чтобы взять камеру.

– Пока нет. Мне необходимо убедиться, что все в порядке, прежде чем отправить видео. Оно должно быть идеальным.

– Посмотришь его завтра. Если не понравится, напиши мне, и я приду для второго захода. У меня нет никаких планов.

Джульетт забралась на кровать рядом со мной, вставая на незаправленную постель.

– Ты лучший, Олли-оп. Спасибо тебе огромное.

Я вскочил на кровать, схватил Джульетт за руку и подпрыгнул.

– У тебя получится. Ты отлично справилась.

Она тоже подпрыгнула несколько раз, нервно хохоча.

– Надеюсь. Господи, я надеюсь! – вскрикнула, вскинув руки вверх. – А теперь поехали на твой саундчек, Джон Бон Джови[19].

– Бон Джови, серьезно?

– У вас больше схожести, чем у меня с Валентиной. Ну же, Олли-оп, давай! Вечер вертится только вокруг тебя, начиная прямо… с этого… момента.