– Давайте двигать на базу, парни.

У подводной лодки несколько скоростей. Есть ход вперед в одну треть полной скорости, ход вперед в две трети полной скорости, ход вперед со средней скоростью, ход вперед с полной скоростью и самый полный вперед. Но самой высокой из всех скоростей была все-таки еще одна – полная скорость, с которой идут в Пёрл-Харбор, – такую скорость мы взяли теперь. У нас было много топлива, но ни одной торпеды и некуда было идти, кроме как домой. Мы потопили миноносец, два грузовых судна, войсковой транспорт и танкер, даже не достигнув еще своей военной базы. Среди общего оживления, Маш направился в кают-компанию сочинять донесение, достойное такого случая.

Оно было шедевром.

«В течение десятичасового боя с применением орудий и торпед уничтожен целый конвой из трех грузовых судов, одного транспорта и одного танкера, израсходованы все торпеды».

Маш пустил его по кругу, и мы все были согласны, что выражение «бой с применением орудий и торпед» звучало особенно красиво. Он направил донесение вице-адмиралу К.А. Локвуду, главнокомандующему силами Тихоокеанского подводного флота, и адмирал Локвуд ответил памятным посланием. Как мне помнится, оно звучало так:

«Давай домой, Маш. Твои фотографии на фортепьяно».

В течение нескольких часов, которые были у меня до начала вахты в четыре утра, я спал сном ребенка после того, как безуспешно пытался бодрствовать достаточно долго для того, чтобы сочинить несколько собственных фраз с героическим пафосом для письма, которое напишу Энн.

А на следующее утро история повторилась. Опять Симонетти и я несли ходовую вахту на мостике, перекидываясь шутками относительно нашей способности сигнальщиков, и вновь заря наступила как гром среди ясного неба, и вновь клуб черного дыма появился на горизонте.

– На этот раз мы ничего не сможем с ним сделать, – сказал я Симонетти, – но я позову командира. Не помешает сообщить ему о том, что происходит.

Маш поднялся на мостик, и мы стали следить за дымом, меняющим направление, с тем чтобы, установив контакт с другими подлодками, находящимися в этом районе, передать им полезные сведения. На этот раз мачты трех кораблей появились из-за горизонта, прежде чем мы погрузились.

Мы поочередно смотрели в перископ, наблюдая, как суда прошествовали мимо. Это особое ощущение – видеть проходящий мимо конвой, особенно если он идет без охранения, и не иметь возможности ничего с этим поделать. Для всех остальных членов команды, в головах которых укрепилась мысль об обещанном возвращении в Пёрл-Харбор, сожаление военного характера сглаживалось утешением личного плана о том, что в нашем возвращении не будет задержки, но для Маша это было невыносимо. Его непоколебимая ненависть к врагу, ненависть, которая была тем более ужасной, что скрывалась под маской добродушия, не позволяла ему игнорировать такой вызов. Казалось, конвой насмехается над ним, провоцируя на какие-либо действия. И пока Маш смотрел в перископ, в мозгу Мортона созрел план.

– Слушайте, парни, – сказал он мягко. – Видите этот маленький танкер за кормой?

Он подождал, пока все мы смотрели.

– Вы заметили, что у него нет палубного орудия?

Он был прав. Этот корабль единственный из трех не имел вооружения.

– Выглядит так, будто уступает в скорости остальным, верно?

И опять, как маленькие мальчики, повторяющие свою роль в какой-то странной литании, мы согласились.

Маш вдруг оживился:

– Ладно, вот что мы сделаем. Дадим им пройти, а затем всплывем позади танкера. Это чертовски напугает их всех, и они начнут удирать, оставив позади этот маленький танкер. Тогда мы пойдем вдоль его борта и потопим нашей палубной артиллерией.

Все мы проголосовали против этой идеи, даже Дик. Но Маша невозможно было отговорить. План был принят.

Мы подождали, когда пройдут корабли, затем всплыли и угрожающе двинулись за ними, и действительно, клубы дыма стали вдвое больше, искры посыпались из труб, и все суда рванули на полной скорости в направлении дождевого шквала на горизонте. Мы пустились в погоню не на максимальной скорости, потому что хотели оставаться вне досягаемости их пушек до тех пор, пока маленький танкер не отстанет. Точно по сценарию танкер отставал все больше и больше до тех пор, пока не оказался за пределами досягаемости орудий других судов.

– Занять места у палубных орудий! – победно прогремел голос Маша. – Полный вперед!

Два других судна исчезали в дождевом шквале. На палубе «Уаху» вдруг закипела бурная деятельность. И тогда, когда этого никто не ожидал, смутный силуэт появился из-за пелены дождевого шквала. Это был эскадренный миноносец, и шел он прямо на нас. Все мы, за исключением Маша, были согласны с тем, что это миноносец. Он не хотел этого признать. Настаивал на том, что это «чидори», мини-миноносец, известный тем, что не обладал скоростью, которую мы могли бы принимать во внимание.

Если Маш не ошибался, то миноносцу было за нами не угнаться. Мы могли бы даже сделать круг и все равно настигнуть танкер. «Уаху» повернула и помчалась так быстро, как могла.

От эсминца мы, конечно, вряд ли смогли бы удрать. Он устроил бы на нас охоту и забросал глубинными бомбами. Будучи большим пессимистом, чем наш командир, я спокойно спустился вниз в центральный пост, где понадобился бы для выполнения своих обязанностей как офицер погружения, когда прозвучит тревога.

На мостике есть микрофон, и все, что говорится там, слышно в центральном посту. Незабываемое впечатление – стоять и слушать, как Маш меняет свое мнение. Наш радар был неисправен, а вражеский корабль шел прямо на нас, при этом никто точно не знал, на каком он был расстоянии. Поначалу Маш был совершенно уверен в себе.

– Ну мы уходим от него, мы уходим! – твердил он. – Этот нас не настигнет!

Затем последовала пауза, и мы услышали голос Хэнка Хендерсона, палубного офицера:

– Капитан, мне кажется, что он приближается.

Лишь тень сомнения слышалась в голосе капитана, когда он ответил:

– Черт побери, Хэнк, мы идем быстрее его. Это всего лишь старый корвет на паровой тяге.

Мы шли на максимальной скорости. В чрезвычайных обстоятельствах двигатели подлодки способны к короткому неимоверному выбросу мощности. Гидродинамический лаг – индикатор, показывавший скорость, с которой мы двигались, – остановился на отметке около восемнадцати с половиной узлов, что было хорошей скоростью для субмарины, так долго находившейся в море, как было с нами. Все же я снял телефонную трубку, опять позвонил в дизельный отсек и поговорил с помощником главного электромеханика.

– Джессер, – сказал я, – мы поддерживаем максимально возможную мощность?

Судя по тону, вопрос его несколько задел.

– Да, сэр. Думаю, вы могли бы нами гордиться. Мы тут выдаем сто процентов мощности.

– Ладно, вам нужно чертовски постараться, потому что в двух милях за кормой японский эсминец.