Горелов встал и начал ходить по лужайке.

– Так говорил же тебе, что в Балуеве каждый человек на виду, новенького сразу заметно. А тогда никто не приезжал. Да просто забыли Вилкины вьюшку открыть, может, первачка попробовали…

– Они пили? – удивился я.

Петр прислонился спиной к сосне.

– А кто не выпивает? Алкоголиками не считались, но после бани принять рюмочку – святое дело. Или от простуды. В день смерти Вениамин Михайлович, когда за пенсией приехал, кашлял ужасно, прямо собакой лаял. Пожаловался мне: «В жару искупался в речке, теперь дохаю». Я ему посоветовал: «Ты на ночь самогону с перцем дерябни, к утру все пройдет. Всегда так лечусь». Он, наверное, меня послушался, окосел, вот и забыл про вьюшку.

Я изумился:

– Погодите! В деле Вилкиных написано, что люди в Балуеве на почте забеспокоились, когда Вениамин Михайлович вовремя не явился за пенсией, хотя всегда аккуратно приходил. Вроде тела их нашли именно вы. Отправились в мотель, чтобы убедиться, что со стариками все в порядке.

Участковый отошел от дерева.

– Не вчера беда разыгралась, четко уж и не помню, как дело было. Значит, накануне смертного дня я Вениамина Михайловича встретил, и он не за деньгами припер, а чего-то купить хотел, может, спички кончились. О покойных принято хорошо говорить, поэтому я и не сказал тебе про их увлечение, а если честно, они закладывали за воротник крепко. Сами брагу варили, любили бутылку-другую раздавить.

Я поднялся.

– Хочется посмотреть на мотель. Кому он теперь принадлежит?

Петр присел на корточки.

– Глянь-ка, курятник вылез.

– Кто? – не понял я.

– Гриб, который не в сезон вылупляется, – объяснил Горелов. – Его жарят, по вкусу он прямо как курица. У вас такие растут?

– Может, в Подмосковье, – предположил я.

Петр пошел к машине.

– Насобираю на ужин. А зачем тебе мотель?

– Просто интересно посмотреть, – признался я.

Горелов вытащил из багажника корзинку.

– Зряшное дело. Там даже головешек не осталось. Но если очень охота, потопали. Тут недалеко, меньше трех километров. Дождя давно нет, сушь стоит, ты свои красивые ботинки не изгваздаешь.

– Туда только пешком можно? – приуныл я.

– Дальше «козлик» не пройдет, – «обрадовал» меня спутник. – Ну, не передумал?

– Нет, – решительно заявил я.

К обеду мы с Петром вернулись в Балуево.

– Говорил же тебе, ничего там нет, – упрекнул Горелов, притормаживая у добротного кирпичного дома. – Грибков хочешь? Заходи, сейчас пожарю.

– Спасибо за предложение, – поблагодарил я, – но аппетита нет. Вот водички бы выпил.

– Тогда топай в дом, – заулыбался Петр. – Моя Клава таким чаем угостит! В Москве подобного не попробовать. Мед свой, клюквенное варенье тоже. Только ботинки скинь, жена за грязь на полу рассердится.

Я послушно выполнил приказ, был допущен внутрь дома и понял, что участковый неплохо зарабатывает. Сам-то я не стал бы так оформлять интерьер, но, наверное, по балуевской моде у Гореловых лучше некуда: все полы застелены шерстяными бордовыми коврами, в гостиной высится «стенка» с золотым орнаментом, громоздится пара буфетов, набитых хрусталем, с потолка свисает здоровенная хрустальная люстра, на окнах розовый тюль с вышитыми павлинами, а на потолке красуются фигурные карнизы из толстых ангелочков.

– Садись, чувствуй себя как дома, – весело приказал хозяин. – Клавдия, гость у нас из Москвы. Не ударь лицом в грязь. Неси все!

В комнату вошла полная женщина в спортивном костюме.

– Добрый день, хорошему человеку я всегда рада. И когда это я, муж дорогой, мордой в грязь падала, не приветила твоих приятелей? Не налила им крепкого, не положила вкусного?

– Ладно-ладно, не заводись, – забубнил Горелов, – просто сказанул, чтоб ты не расслаблялась.

Укоризненно качая головой, Клавдия удалилась, супруг проводил ее взглядом.

– Эх, бабы… Совсем юмора не понимают. Ты женат?

Я сделал отрицательный жест.

Петр щелкнул языком.

– Плохо. Неправильно одному жить. Сегодня уезжаешь? Слушай, а зачем тебе в гостинице сидеть? Оставайся у нас. В баню сходим, покушаем, потом прямиком тебя к вагону доставлю.

– Спасибо за любезное предложение, – сказал я, – но планирую еще пообщаться с Марией Алексеевной.

– Это кто? – удивился хозяин. – В Балуеве такая не живет.

– Белкина, воспитательница детского дома, – разъяснил я. И продолжил уже о другом: – Значит, Ирина в Балуево не приезжала… Вилкина сказала своей подруге, что хочет посетить места, где прошло ее счастливое детство. И Оля Светлова, и я решили, что речь идет о мотеле Вениамина Михайловича. Да я только сейчас сообразил: ведь девочка нашла тела отца и матери, так что, даже если она была здесь счастлива, ей сюда и через много лет заглядывать не захочется – оживут воспоминания о страшном дне. Может, Ира задумала посетить интернат? Судя по рассказу Ольги, воспитанникам там прекрасно жилось. Печенькин обещал найти Марию Алексеевну. Времени у меня мало, вечером поезд.

– Жаль, – погрустнел хозяин, – баня знатная, хотел тебе угодить. Слушай, а чего ты Ирину-то ищешь? Труп в кровати, рядом записка лежала – самоубилась она. Зря сомневаешься. И чего, московские спецы не могут определить, кто помер? Анализ надо сделать – и готово.

Я постарался как можно более доходчиво пояснить суть дела.

– Тело находится в плохом состоянии. И в этом случае выделение ДНК не поможет, поскольку ее не с чем сравнить. Ирина Вилкина никогда не попадала в поле зрение полиции, у нее не брали ни образцы крови-слюны, ни отпечатки пальцев. Что касается зубов, то девушка, судя по их состоянию, никогда не обращалась к стоматологу. Пока мы не можем быть уверены, что суицид совершила Ира. Был шанс по анализу ДНК идентифицировать личность умершей – полиция попросила о помощи Константина. Но Ухов‑Вилкин отказал, а насильно взять у него образец мы права не имеем.

– Вот подонок, – покачал головой Петр. – Чем он мотивировал свой отказ?

– Жадностью, – усмехнулся я. – Сказал: «Если родство докажут, придется нам хоронить девушку, тратить деньги. А она мне посторонняя, сто лет не встречались, в детстве не дружили».

– Каков урод! – негодовал хозяин дома. – Ваня, мне Печенькин сказал, что ты частный детектив?

– Да, – подтвердил я, – владею агентством.

– Небось крупные деньги зарабатываешь, – позавидовал Горелов. – Но в вашей бешеной столице и траты крутые.

– На жизнь много приходится тратить, – согласился я. – Что касается выручки, то она зависит от числа клиентов, иногда мой карман полон, порой совсем пуст.