Мария Алексеевна замялась.

– Буду честной, не понравилась она мне. Светлова сразу подралась с соседками по комнате. У нас девочки живут втроем, а мальчики вчетвером. Обычно в спальне одна старшеклассница и две младшие. Взрослая воспитанница обязана следить за порядком, она авторитет, ее надо слушаться. Оля же сразу повздорила с Лизой Вергасовой, тихой, спокойной девочкой. А когда Юлия, старшая воспитанница, сделала новенькой замечание, Оля пнула ее. Я против того, чтобы наказывать детей, ставить их в угол, ничего не объясняя. Поэтому провела разъяснительную работу. Но по выражению лица Светловой поняла: она себя виноватой не считает.

Белкина переменила позу.

– Через неделю после переезда к нам Оля принесла свой рисунок. У нас тогда конкурс проводился. Я на листок глянула и совсем приуныла. Уже знала, что воспитанница проблемная, характеристика в ее деле была не фонтан: драчлива, спорит со старшими, не слушается, всегда отстаивает собственное мнение, очень хитрая, а тут я пришла к выводу, что она вдобавок и врунья, хотя о лживости в документах нет ни слова. Почему я так решила? Ольга явно представила чужую работу, причем какого-то старшеклассника: композиция сложная, очень эмоциональная, рисунок сделан уверенной талантливой рукой. Все ребята притащили изображения зайчиков‑белочек, Деда Мороза, Снегурочки. А у Светловой в центре листа окно с внешней стороны дома, возле него стоит малышка, видно ее спину и ручонки, положенные на стекло. Интересная деталь: пальцы девочки сжаты в кулаки, она одета в рванину. Взору зрителя открывается то, что разглядывает крошка: красиво обставленная комната, елка, под ней подарки, кресло, в котором сидит мужчина, у него на коленях девочка в роскошном розовом платье, рядом стоит женщина, протягивающая мужу и дочери поднос с нарезанным кексом. В помещении светло, празднично, участники сцены нарядно одеты, но в правом верхнем углу гостиной висит черное облако, и, если присмотреться, оно напоминает детское лицо, искаженное ненавистью. От облака тянется тощая рука, которая касается кулака бедного ребенка, наблюдающего с улицы за богатой счастливой семьей. Сразу становится понятно: девочка снаружи дома отчаянно завидует тем, кто внутри, и желает им самого плохого. Разве могла первоклассница создать подобное произведение?

– Маловероятно, – согласился я.

Дверь купе отъехала в сторону, в проеме возник проводник.

– Ваш чай, – сказал Андрей, ставя на стол подстаканники. – Вы уж того, не злитесь на меня, ладно?

– Андрей – бывший воспитанник нашего детдома, – пояснила Белкина, когда проводник ушел. – Не сердитесь на него. Мне срочно понадобилось в Москву, а билетов не оказалось, я подошла к поезду, обратилась к парню с просьбой о помощи. И он посадил меня в это купе.

– Забудьте, – отмахнулся я. – Вернемся к Ольге. Вы ее наказали за обман?

Белкина взяла чай.

– Я постаралась найти правильные слова, объяснила, что некрасиво приносить на конкурс чужую работу, присваивать себе плоды труда другого человека. Светлова молча разорвала лист, бросила клочки мне в лицо и закричала: «Дура! Сейчас при тебе заново этот рисунок сделаю!» Я настолько оторопела от ее хамства, что усадила грубиянку за стол. И что? Она, схватив карандаш, в моем присутствии быстро воссоздала работу, слегка изменив ее. Светлова оказалась удивительно талантлива! Мне стало интересно, кто мать девочки, я порылась в документах и выяснила, что Оля родилась у психически нестабильной художницы-алкоголички, а кто отец, неизвестно. Очень грустная история.

– Печальная ситуация, – согласился я. – Значит, к Оле перешел материнский дар?

Мария Алексеевна начала открывать пачку крекеров.

– Нет, я видела картины пьяницы – они беспомощны, написаны без темперамента, в них нет энергетики, дочь намного харизматичнее матери. На всех олимпиадах-конкурсах по рисованию Светлова занимала первые места, но по общеобразовательным предметам у нее были шеренги двоек-троек. Вроде не отсталый был ребенок, а вот желания овладевать знаниями не было. Я ей так и не привила их. Как ни старалась, не получилось. Ольга – мой педагогический провал. Ну и характер трудный, со Светловой никто не хотел в одной комнате жить. За два года она поменяла тьму соседок, через неделю даже самые толерантные девочки прибегали ко мне жаловаться. И все как одна говорили: Ольга желает ими командовать, устанавливает в спальне свои порядки. Если подчиняешься Светловой, она тебе лучший друг, как только поспоришь, получаешь злейшего врага. Оля, например, не позволяла соседкам ставить на тумбочку у кровати стакан с водой. Почему? Ответ короткий: некрасиво! Приказывала вечером обязательно закрывать занавески, диктовала, как одеваться-причесываться, постоянно твердила: «Я гениальная художница, у меня есть вкус, а вы бездари, скажите «спасибо», что объясняю тупицам про красоту». Кто же такой прессинг выдержит? Я всерьез задумалась, как выкроить Ольге отдельную площадь, даже хотела попросить директора переоборудовать для неуживчивой девочки небольшую кладовку, но в ней не было окна. Потом к нам поступила Ира Вилкина, и я подумала: попробую в последний раз, авось девочки поладят. Так и получилось. Но не потому, что Оля свои эмоции приструнила, а из-за характера Иры.

– Вилкина оказалась спокойным, умеющим гасить конфликты человеком? – уточнил я.

Белкина осторожно откусила печенье.

– Матрешку представляете? Добрая игрушка. Открываете ее, а внутри следующая деревянная кукла, точь-в‑точь такая же, затем третья, четвертая, пятая… Это Ира. Тихая, всегда с улыбкой, никаких ссор-скандалов‑жалоб. Не помню, чтобы она была чем-то недовольна. Манная каша на завтрак подгорела? Дети носы от тарелок воротят – Ирочка спокойно ест. С улыбкой. Спонсоры привезли платья, и ни одна из воспитанниц не пожелала взять темно-коричневую хламиду? Вилкина терпеливо ждет, пока остальные расхватают обновки, берет то, что всем не по душе, и молча надевает. С улыбкой. Уж как к ней Оля приматывалась – в драку лезла, кулаками размахивала… Вилкина от буянки увернется и уйдет в библиотеку. С улыбкой. Рассказать, когда у нее на лице эта улыбка появилась? Вы не устали от моей болтовни? Не хотите спать?

Я заверил воспитательницу, что страдаю бессонницей, готов слушать ее до утра. Мария Алексеевна продолжила рассказ.

…Ира, очутившись в детдоме, в первые дни была контактна и разговорчива. Девочка тосковала по Вениамину Михайловичу, Резеде Ивановне, а вот про брата совсем не вспоминала. Марию Алексеевну это удивило, она спросила:

– Ирина, может, мне поискать Костю? Рассказать ему, что ты плачешь? Брат будет тебя навещать.

Малышка зарыдала.

– Не надо Костю, он противный! Пожалуйста, не зовите его!

– Ладно-ладно, не буду, – согласилась Белкина. – Просто я думаю, как тебе помочь. Может, у твоих родителей был близкий друг? Если подскажешь его имя-фамилию, я найду этого человека. Вероятно, он живет в Балуеве или Игнатьеве, будет приходить сюда в гости, забирать тебя на выходные. Ты к нам только приехала, наверное, не знаешь, что ребят отпускают с хорошими людьми погулять.