Уже отвинчивали гайки оснований пушек, когда Чибисов сообщил Жукову, что отход левофланговых дивизий фронта отменен. Мы вернули корабли, о чем Жуков донес Октябрьскому. А у того оказался характерец, я вам доложу. Узнав, что без его приказания собирались снять батареи, разразился таким взрывом, что рикошетом прошло и по исполнителям.

– Зайдите, – услышал я в трубку.

У Жукова сидели начальник штаба и начальник политотдела и усердно изучали какой-то документ.

– Хотя вашей фамилии там нет, но присоединяйтесь. Полезно поучиться, – угрюмо произнес Жуков.

Это была телеграмма Октябрьского, похоже, лично им писанная. Привожу ее, чтобы показать, как уже в самом начале войны ставился вопрос стоять насмерть. И опускаю только тяжелые обороты и самые крепкие выражения, характерные, как потом я уяснил, для стиля Октябрьского.

«Жукову. Вы эвакуируете батареи… Легко сдаете завоеванное… Наши бойцы должны драться до последнего снаряда и, если нужно, погибнуть смертью храбрых, чем действовать по вашему методу. Вся Бессарабия наша, а Жуков уходит. Не надо конфузиться. Батареи оставить. Если их будет окружать враг, взорвать, а личный состав взять на корабли. Прочитайте телеграмму Иванову и Дитятковскому. Октябрьский. Кулаков»[11].

У меня горели уши, гудела голова. Я не смел глянуть в глаза рядом сидящим. Ранее смутно представляя ошибку, теперь ясно видел всю неприглядную картину нашей позорной затеи. И хотя моей фамилии в телеграмме не было, я посчитал себя полноправным соучастником этой бесславной «операции». Это же относилось и к начполитотдела. Вот почему две фамилии и оказались в тексте телеграммы. Октябрьский – умный человек, он был прав, но тон телеграммы обидный. Впрочем, и многие другие телеграммы, написанные лично Октябрьским в подобных ситуациях, были весьма резкими. Он страстно, не сдерживаясь, обрушивался на непорядки, просчеты и ошибки и их носителей. Мы это все испытали на себе сполна. И надо было обладать большой выдержкой, чтобы молча сносить эти резкости, тем более что Октябрьский почти всегда был прав и отстаивал высшие интересы дела, а если и обижал незаслуженно, то искал пути загладить свою вину А это уже величайшая добродетель, и ее надо уметь ценить.

Жуков не смолчал и дерзко ответил. Горячность его в принятии решения обернулась неприятностью. Сгоряча он послал и ответ.

Вообще горячность и волевые решения – слабое место в деятельности Жукова. Хотя это и не снижает его заслуг как способного организатора и руководителя обороны Одессы.

В июле стали поступать вести одна горше другой. Всякая война начинается с приграничного сражения. Оно было проиграно нами. 28 июня пал Минск, 1 июля – Рига, 9 июля – Псков, 10-го бои завязались на реке Луге, а это уже под Ленинградом. 11 июля вражеские танки прорвались к дальним подступам Киева, на реку Ирпень. 16-го пал Смоленск. Враг вклинился на 600 километров в глубь страны. Обозначилась смертельная угроза трем великим городам: Ленинграду, Москве, Киеву. И промышленному югу Украины. Вот когда защемило сердце. Впереди у нас еще будет много испытаний, но каждый воевавший скажет, что самое тяжелое мы пережили первым военным летом. Оно было трагическим, но и самым героическим для нас – тогда стал рушиться немецкий «блицкриг».

16 июля Красная Армия оставила Кишинев. Наши левофланговые дивизии оказались как бы в «мешке», в юго-западном углу территории страны. Их надо было выводить. И 18 июля командующий Южным фронтом приказал Приморской армии отойти от государственной границы на реках Дунай и Прут к реке Днестр и «во взаимодействии с Черноморским флотом не допустить прорыва противника в направлении Одессы, удерживая последнюю при любых условиях»[12]. Это была первая постановка задачи на оборону Одессы.

Как раз в эти дни Одессой занималось и гитлеровское командование. В дневнике начальника германского Генштаба Гальдера есть запись за 18 июля: «Согласно указанию фюрера, теперь следует приступить к операции по овладению Одессой. Для выполнения этой задачи предназначен корпус Ганзена и большое количество румынских дивизий»[13].

Дунайская флотилия, сняв наши десанты с вражеского побережья Дуная, прорвалась с боем и под прикрытием огня 717-й береговой батареи капитана Гуппала по Килийскому гирлу в море и к 20 июля сосредоточилась в Одессе. Через день она направилась на Южный Буг, а позже перейдет на Днепр, чтобы артиллерией своих мониторов и бронекатеров наносить удары по вражеским войскам. И теперь ее уже можно было называть Днепро-Бугской флотилией. А мы тем временем благополучно сняли свои заднестровские батареи.

На совместном заседании Военного совета Приморской армии, бюро Одесского обкома и горкома партии и командования Одесской базы было решено форсировать строительство оборонительных рубежей вокруг города. Одесская партийная организация направила все свои усилия на подготовку города к устойчивой обороне. На строительство рубежей ежедневно выделялось более 12 тысяч человек. Коммунисты возглавили рабочие отряды. На рубежах часто можно было увидеть первого секретаря горкома партии Н.П. Гуревича. Совершенствовалась местная противовоздушная оборона (МПВО) города, которую возглавлял председатель горисполкома Б.П. Давиденко. Под руководством обкома и облисполкома формировались истребительные батальоны и отряды ополчения, в которые вступили все коммунисты непризывного возраста.

Усилиями областных и городских партийных и советских органов Одесса быстро становилась фронтовым городом. Одесская партийная организация считала себя мобилизованной в интересах фронта.

Приморская армия не имела бомбардировочной авиации, и командарм обратился к Жукову за помощью. Но наша авиация бомбила объекты противника по приказанию командующего флотом. Однако становилось очевидным, что это дело второстепенное. Для всех нас главная угроза шла с суши. Дела нашей армии осложнялись с каждым днем, и пришла пора нам, морякам, переходить к боевой помощи армии огнем. И Жуков, не запрашивая разрешения, приказал направить авиацию базы для нанесения ударов по целеуказанию штаба Приморской. И донес об этом командующему флотом.

21 июля впервые морские летчики обеих эскадрилий базы пошли за Днестр бомбить войска противника, наседавшие на арьергарды наших отходивших частей. Вражескую пехоту прижали к земле, а это уже передышка для наших подразделений. Самолеты вернулись с пробоинами. За ночь их отремонтировали, а утром снова в бой.

Вы думаете, нашим пилотам просто давалась война на суше? Морской летчик обучен бомбить корабли и базы. А пехоту, окопы бомбить надо по-другому. И пришлось переучиваться на ходу. Командарм поблагодарил наших авиаторов. Пехоте понравилась помощь моряков, и тогда летчики стали делать по два-три вылета в день. Полет бомбардировщика СБ в зону действий вражеской истребительной авиации уже сам по себе является героизмом, а благополучный исход боя с нею – это высочайшее искусство. Таким мастерством и большой отвагой владели лейтенанты А.А. Куксин, Г.С. Сидоренко, П.И. Монахов, С.Г. Отинко, Н.С. Хохлов, А.И. Егоров, В.А. Изотов. Они надежно поддерживали свою пехоту. А водил их в бой майор Н.И. Земцов, большой мастер бомбовых ударов.