22 июля противник начал бомбить порт и город. Одессу прикрывала 15-я бригада ПВО в составе двух зенитно-артиллерийских полков и дивизиона под командованием полковника И.Т. Шиленкова (комиссар И.Ф. Подколзин, начальник штаба Н.И. Хоровец). Наш морской зенитный артполк, которым командовал майор Л.С. Гассель (комиссар А.М. Кисляков, начальник штаба П.М. Сологуб), был включен в общую систему ПВО для прикрытия порта. 69-й авиаполк истребителей И-16 под командованием майора Л.Л. Шестакова предназначался для ПВО города.

В первый же вражеский налет зенитная артиллерия (начальник артиллерии бригады ПВО майор Т.И. Ростунов) и истребители показали, что они старательно обороняют Одессу с воздуха. Был сбит один вражеский самолет, остальные беспорядочно сбросили бомбы. Корабли не пострадали. К вечеру – второй массированный налет. Вода в акватории порта «кипела» от взрывов бомб, и по кораблям прошлись осколки. Это побудило Жукова приказать вывести военный транспорт «Аджария» на внешний рейд. На этот раз начальник штаба и я хотя и робко, но возражали. Не помогло. И наутро она была повреждена бомбой. Потеря судна была на нашей совести.

Штаб базы размещался в особняке на взгорье, над портом. С группой офицеров я вышел на площадку, с которой виден порт. К нам подошел Жуков и, увидев наши напряженные лица, завязал отвлекающий разговор. В беседу ворвались гром залпов зенитной артиллерии, свист и разрывы бомб. Взметнулось пламя пожара в порту. А когда после пронзительного свиста летевших бомб за штабом раздались два мощных взрыва, зазвенели стекла, заколыхалась земля, я не то что побежал, а потянулся к двери. Видно, у необстрелянных нарушаются центры управления в таких ситуациях, и они делают глупости. Жуков тихо, укоризненно бросил вдогонку:

– Ты куда, Деревянко?

А я и сам не отдавал себе отчета: куда и зачем? Получилось так: я, не дослушав Жукова, бросил его под бомбами, а сам – в укрытие. Выходило, я предал его. Пристыженный, быстро повернулся и возвратился. Жуков стоял с непокрытой головой и улыбался. Даже если это бравада, то и она была прекрасна. Жуков был великолепен. Он нисколько не потерял самообладания.

– Это война, и худшее впереди, – сказал он.

Мне было стыдно за минутную слабость. Готов был назвать себя трусом, хотя для меня это – первое испытание.

– Запомни, бравировать не надо, но и не от каждой бомбы прятаться следует. И еще: не забывай, рядом могут оказаться подчиненные. Учись подавлять страх усилием воли, ведь поначалу все испытывают страх. Приказывай себе находиться там, где требует обстановка. Но когда нужно, не стесняйся падать на землю, укрываться, ибо потери на руку врагу, – наставлял Жуков.

Бомбы рвались вблизи. Колыхалась земля. А я не шелохнувшись слушал Жукова и пытался проникнуть в его духовный мир. Я так понял его: в момент опасности каждым человеком овладевает врожденный инстинкт самосохранения, чувство страха за жизнь, но его надо учиться подавлять.

Эти несколько минут с Жуковым под бомбежкой для меня были академией мужества. Гавриил Васильевич преподал мне первые и запомнившиеся на всю жизнь нравственные уроки. Такое не забывается. Я искренне полюбил Жукова. И если я критикую его недостатки, то так повелевает мне долг пишущего – история не разрешает и не прощает замалчивания, ибо оно уже является лжесвидетельством.

Я и мои товарищи обязаны Жукову первой боевой закалкой. И вообще всем нам в Одессе сильно повезло: было кому подражать, тем более что в тот лихой час особо ценилась отвага. Тогда же я поклялся, что никогда под ударами врага не пригнусь на виду у людей, не побегу в укрытие впереди подчиненных. И за всю войну не нарушил этот зарок. Но это потом. А тут во дворе штаба взорвалась бомба, вынесло все стекла. Я отряхнулся от осколков стекла и продолжал выполнять срочное задание. А в щели этим же взрывом убило матроса.

Как-то шел к судну, с которого разгружали снаряды. Начался артобстрел порта. Впереди разорвался снаряд, и вокруг судна с полными трюмами боеприпасов заплясали разрывы. Что делать? Возвратиться? «Надо подавить страх и делать то, что себе назначил», – так говорил Жуков. Прохожу щель, в которой сидят солдаты, прибывшие на разгрузку снарядов. Я им – ни слова. Только подошел к судну – и они следом. Сила примера. Жуковская академия. Кто с ним рядом повоевал, не мог остаться робким: «Помни о долге и о том, что рядом люди; и если они в полный рост, то и тебе не положено сгибаться; но если нужно, то ползи на брюхе и младшим прикажи». И сам Жуков, приезжая на Жевахову гору, полз к стогу сена на НП нашего корректировочного поста, ибо туда долетали мины.

Мне посчастливилось вместе воевать в Одессе и у Керченского пролива с храбрейшим человеком генералом И.Е. Петровым. Отважнее его нет для меня человека на планете. Спросил я его: «Испытываете ли вы страх под огнем?»

– Поначалу, – ответил он, – сильно боялся, а потом стал подавлять страх, а сейчас некогда бояться, да и долг обязывает. – И добавил: – Если кто вам скажет, что не боится смерти, знайте – перед вами бахвал.

Каким бы храбрецом ни был Жуков, но когда около штаба взорвалась уже пятая бомба, два соседних дома были разрушены и штаб уже дважды остеклялся, у него созрело решение:

– Начальник штаба, к утру ФКП базы перевести на КП 411-й батареи.

Эта новая 180-миллиметровая батарея находилась к югу от Одессы, у Большого фонтана. Как в воду смотрел адмирал. В этот же день – прямое попадание бомбы в бывший штаб.

К 25 июля Приморская армия переправилась на восточный берег Днестра и, выполняя директиву комфронта об удержании Одессы, непосредственно прикрыла ее. Мы можем с полным основанием считать, что с этого дня начались ожесточенные бои за Одессу на дальних подступах – на Днепровском рубеже.

В связи с тем что управление Одесского военного округа должно было переместиться в тыл и заниматься мобилизацией и формированием частей, в Приморскую армию было назначено новое руководство: командующим – генерал-лейтенант Г.П. Софронов, членом Военного совета – дивизионный комиссар Ф.Н. Воронин, начальником штаба – генерал-майор Г.Д. Шишенин, начальником оперативного отдела – генерал-майор В.Ф. Воробьев. Политотдел армии возглавил полковой комиссар Л.П. Бочаров.

Генерал Воробьев, перед которым я отчитывался по оперативной службе, ученый человек, окончил две академии. У него я многое почерпнул по общевойсковым делам. Он охотно делился знаниями. По службе я ежедневно докладывал ему обстановку. Хотя он относился ко мне уважительно, как-то неуютно было с генералом. Потому я чаще общался с его операторами майором Ю.М. Лернером, капитанами И.П. Безгиновым, И.Я. Шевцовым, Н.И. Садовниковым и К.И. Харлашкиным и разведчиком майором В.С. Потаповым. На одном из докладов у Воробьева я познакомился с полковником, которому суждено было стать крупным военачальником, Маршалом Советского Союза.

– Познакомьтесь, – сказал Воробьев. – Мой заместитель.

Я представился.

– Крылов, – ответил полковник.

Отныне я имел дело с ним. Мне понравился Николай Иванович деловитостью и немногословием. Шла жестокая война. Она прессовала время. Длинные разговоры были нетерпимы. Болтуна мы просто считали опасным. А тут появился человек, который больше десятка слов из себя не выжимал, и все ясно. Он обладал огромной выдержкой. Я не слышал от него повелительного тона в мой адрес. Это располагало к сотрудничеству, И мы дружно работали.